Нора Робертс - Яд бессмертия

— Это для вас очень важно?

— Конечно. Я не могу нормально работать, если штурвал находится не у меня.

— А в личной жизни?

— Ну, кто же сможет отнять штурвал у Рорка?

— Значит, в ваших отношениях верховодит он?

— Верховодил бы, если дать ему волю. — Ева усмехнулась. — Наверное, он сказал бы то же самое обо мне. Кажется, мы с ним только тем и занимаемся, что оспариваем друг у друга главенство. Но в конечном счете плывем в одном направлении. Он меня любит…

— Это вас удивляет?

— Признаться, да. Меня ведь никто никогда не любил. Я понимаю, для некоторых это просто слова, и им ничего не стоит их произнести. Но для Рорка это больше чем слова! Он видит мое нутро, и оно его не отпугивает…

— А должно бы отпугнуть?

— Не знаю. Самой себе я не всегда нравлюсь, а ему — всегда. Во всяком случае, он меня понимает. — Только сейчас Ева сообразила, что именно это ей и следовало обсудить с доктором Мирой — темные закоулки души. — Наверное, так происходит потому, что у нас обоих было очень тяжелое детство. В возрасте, когда лучше этого не знать, мы уже знали, какими жестокими бывают люди. Что власть, оказавшаяся в дурных руках, не просто портит — калечит. Рорк… До встречи с ним я просто не знала, что такое любовь. Я занималась сексом, но не чувствовала ничего, кроме физического удовлетворения. Мне никогда не была доступна настоящая… Близость? Я правильно выбрала слово?

— Совершенно правильно. А почему то, что происходит между вами, вы назвали близостью?

— Потому что с ним можно только так! Ведь он… — Ева почувствовала, что на глаза ее навернулись слезы, и поспешно их утерла. — Он открыл внутри меня что-то такое, что сама я боялась открыть. Вернее, он каким-то образом завладел той частью моего естества, которую я считала отмершей. Мне всегда казалось, что я высохла душой в детстве, когда…

— Вам станет лучше, если вы найдете для этого слова, Ева.

— Когда меня насиловал родной отец! — Она вздохнула так, что чуть не лопнули легкие, и больше не пыталась сдерживать слезы. — Это было насилие, надругательство, боль… Он употреблял меня как последнюю шлюху, а я была еще слишком мала и слаба, чтобы этому воспротивиться. Он наваливался на меня, а если я пыталась увернуться — связывал. Избивал так, что у меня заплывали глаза, зажимал ладонью рот, чтобы я не могла кричать. Он насиловал меня так яростно, что я уже не знала, что хуже — само унижение или нестерпимая боль. Мне никто не мог помочь! Оставалось только в страхе ждать следующего раза…

— Вы понимаете, что себя вам не в чем винить? — тихо спросила Мира. Сейчас, когда нарыв прорвался, она старалась осторожно и тщательно выдавить весь гной. — Ни тогда, ни сейчас. Никогда.

Ева вытерла со щек слезы.

— Когда я приехала в Нью-Йорк, мне хотелось поступить в полицию. Ведь полицейские призваны бороться за справедливость, они сами вершат судьбы, хватают за руку преступников. Все казалось просто. Но, прослужив какое-то время, я увидела, что некоторые полицейские тоже паразитируют на слабых и невинных. — Она уже дышала ровнее. — Нет, виновата была не я, а он и люди, делавшие вид, будто ничего не видят и не слышат. Но мне по-прежнему приходится жить с памятью о своем страшном детстве. Когда я не помнила, мне было гораздо легче.

— Но ведь вы, кажется, давно все вспомнили?

— Очень отрывочно. Все, что происходило со мной до того, как в восемь лет меня подобрали на задворках, походило на лоскутья…

— А теперь?

— Теперь лоскутьев гораздо больше. Их слишком много! Все стало яснее, ближе… — Ева поднесла руку ко рту, потом уронила ее на колени. — Я даже вижу его лицо. Раньше не видела. Зимой я расследовала дело об убийстве Шерон Дебласс, в судьбе которой было сходство с моей судьбой. Наверное, поэтому я начала вспоминать. А благодаря Рорку воспоминания превратились в лавину. Я уже не могу им воспрепятствовать!

— А хотели бы?

— Если бы я могла вообще вытравить память о первых восьми годах своей жизни! — с ненавистью произнесла Ева. — К настоящему они не имеют ни малейшего отношения.

— Поймите, Ева, как ни ужасны были эти восемь лет, они вас сформировали. Это благодаря им вы способны сострадать невинным, благодаря им вы так сильны, содержательны и жизнеспособны. То, что вы все вспомните, уже не повлияет на вашу сущность. Я часто рекомендовала вам заняться аутогипнозом, но больше не рекомендую. Теперь ваше подсознание выпускает эти воспоминания на свободу в собственном ритме.

Ева покачала головой. Даже если доктор Мира права, она не возражала бы, чтобы этот ритм замедлился.

— Мне кажется, к кое-каким воспоминаниям я еще просто не готова. Однако мой мозг не знает отдыха. Мне все время снится один и тот же сон — никак не могу от него избавиться. Комната, отвратительная комната с мигающим красным светом в окне. Загорится — выключится, загорится — выключится… Кровать — пустая, но вся в пятнах. Я знаю, что это кровь. Очень много крови! Я лежу на полу, в углу, поджав ноги. Я тоже вся в крови. Своего лица я не вижу — оно повернуто к стене. Все вообще как в тумане, но это скорее всего я.

— Одна?

— Вроде бы. Не знаю… Я вижу только кровать, угол, мигающий свет. Рядом со мной, на полу, лежит нож.

— Когда вас нашли, на вас не было ножевых ран. На Миру глянули затравленные глаза.

— Я знаю.

Глава 10

Входя в дом, Ева была готова к ледяному душу — осуждению, которым ее обдаст Соммерсет. Она успела к этому привыкнуть, даже испытала противоестественное разочарование, когда дворецкий не встретил ее очередным презрительным замечанием. Он вообще почему-то не появился в прихожей.

Ева подошла к переговорному устройству на стене и нажала кнопку.

— Где Рорк?

— В спортзале, лейтенант. Хотите с ним поговорить?

— Нет.

Она решила, что лучше сама его навестит. Возможно, хорошенько вспотеть от физической нагрузки — это как раз то, что ей нужно, чтобы прояснилось в голове.

Ева отодвинула панель в стене, спустилась на один этаж, прошла мимо бассейна с темным дном, окруженного тропической зеленью. Здесь, внизу, был совсем другой мир. Еще один из миров Рорка! Над бассейном располагалась панель, способная по мановению хозяйской руки излучать свет солнца, луны, звезд. Рядом находились комната компьютерных игр, турецкая баня, тир, маленький видеотеатр — в общем, все, чем мог побаловать самый дорогой курорт.

Все это Ева считала игрушками богача. Сам же Рорк называл свое подземное хозяйство инструментами выживания, помогающими расслабиться в мире, который день за днем ускорял свой бег. Он вообще гораздо лучше ее сочетал работу и отдых, и Ева даже не мечтала с ним соперничать. Рорк нашел способ наслаждаться тем, что у него есть, сберегать свое достояние — и преумножать его.