Луна на дне пруда - Антон Валерьевич Леонтьев
Он запнулся, и Васса даже поняла, почему: он впервые не только за время их экспедиции, но и за несколько десятилетий назвал старую ирландку мамой.
Та, ничего не говоря, только прижала к себе Вассу и шепнула той на ухо:
– Спасибо. Ты не знаешь, за что, а я знаю. Это ведь ты помогла мне снова с ним сблизиться. Спасибо тебе.
И поцеловала ее в щеку.
Когда же она попыталась приблизиться к сыну, тот, скривившись, заявил:
– Ну, только не думай, что если у меня случайно с языка сорвалось, в конец концов, ты ведь моя мать, хотя бы я все отдал, чтобы это было не так, то мы теперь, хныча и в соплях, упадем друг другу в объятия. И не надо драматизировать – я знаю, что делаю!
– Твой отец тоже знал! – ответила ирландка, и Риган, резко развернувшись, сурово заявил:
– Ну что, нам пора! Ты готова?
Васса посмотрела на ирландку, перевела взор на зажатые в руке четки и уставилась на расцвеченный солнцем горизонт.
А что, если мать Ригана права – и не надо пытаться вернуть прошлое, точнее, вернуться в прошлое, – в прямом смысле погрузившись на него в глубоководном батискафе.
– Да, я готова! – ответила Васса, хотя не была в этом уверена. Риган же, подводя ее к стоявшему на палубе, готовому к погружению батискафу, сказал:
– Отлично! Что же, первым садится пассажир, оператор всегда последний. Помни, что я говорил о декомпрессии…
Несмотря на то что это было не путешествие с целью развлечения, Васса не смогла сдержать восторга, когда батискаф, плавно опущенный на воду особым приспособлением, исчез в водах океана. Прильнув к толстенному иллюминатору, она наблюдала за сменой красок: золото, багрянец, горчичные тона, потом сумрачные синие, фиолетовые…
Обитатели океана, важно шевеля плавниками, проплывали мимо них, не обращая ни малейшего внимания на батискаф. Риган, находившийся в кресле за Вассой, управлял погружением при помощи бортового компьютера.
Наконец, последние лучи солнца, пронизывавшего толщу воды, исчезли, и они оказались в кромешной тьме. Раздался гулкий щелчок, и Риган включил мощные прожекторы. Васса отпрянула от иллюминатора, потому что мимо того промелькнуло что-то длинное, извилистое, уродливое, но в то же время чарующее.
– Рыба-ремень, он же сельдяной король, – сказал со смешком Риган. – Думаю, мы его здорово напугали.
Во время погружения, которое длилось около полутора часов, они молчали, только изредка обмениваясь короткими фразами. В свете прожекторов то и дело, даже на большой глубине, мелькали серые тени, а один раз о бок батискафа ударилось что-то массивное и, судя по всему, живое.
– Взрослая акула или молодой кашалот, – заметил Риган. – Но там, на глубине, не будет даже и их…
Там, в глубине, в царстве вечной тьмы и холода. Васса поежилась – ну да, отопления ведь в батискафе не было, и хотя и от неимоверного, с каждым метром их погружения все увеличивавшегося давления защищали только сделанные из особого сплава стены и изготовленное по специальной технологии стекло иллюминатора, ледяной мрак, в который они опускались, давал о себе знать.
Наконец, Риган произнес:
– По показаниям приборов, мы уже почти на дне. Пока что выключу освещение, потому что при посадке все будет в иле, придется все равно ждать, пока он уляжется…
Они оказались в кромешной тьме, только подсветка приборов на доске управления батискафом светилась ярко-красным.
Внезапно Вассу охватила тревога: она хотела найти «Боинг», и она нашла его. Однако она решила, что только так сможет обрести покой, если спустится еще вниз, туда, к самолету.
Может, она ошибалась?
Она ногой наступила на что-то, лежавшее на полу, и, с трудом нагнувшись (места в батискафе для пассажира было крайне мало), нащупала то, о чем уже успела забыть.
Четки, врученные ей матерью Ригана.
Взяв четки в руки, Васса закрыла глаза и, перебирая их, попыталась вспомнить самые приятные моменты общения с Лисом.
Они в Риме… Они на Балтике… Они в Новодевичьем монастыре… Они в кафе в Нью-Йорке… Они в подмосковном лесу…
Все это время она перебирала четки и вдруг поняла, что это монотонное действие сумело отвлечь ее от глупых мыслей и погасить приступ внезапной, ничем не объяснимой паники.
Ничем не объяснимой?
Батискаф, плавно опустившись, чуть завалился набок, и Риган сказал:
– Ну вот, мы и сели. Надо подождать, пока не осядут придонные седименты.
Они сидели в темноте, еле освещенной подсветкой приборов, внимая тяжелому дыханию друг друга. Васса знала: если сейчас что-то случится или откажет техника, то живыми их отсюда уже никто не извлечет.
Точнее, их отсюда вообще никто не извлечет.
И она найдет место своего упокоения недалеко от гробницы Лиса. И даже в смерти вместе – что может быть романтичнее?
Наверное, все же продолжать жить.
– А ты его любила? – раздался вдруг глухой голос Ригана, и Васса сразу поняла, о ком он ведет речь.
Его это не касалось, она была богатым заказчиком, а сын ирландки – высокопрофессиональным исполнителем, и там, на поверхности, Риган, обсуждая все детали заказа, ни разу не задал вопроса о том, зачем ей все это.
Она могла бы наврать. Могла бы проигнорировать. Могла бы заявить, что не желает об этом говорить.
Но вместо этого Васса ответила:
– Думаю, что да. Но мы не были вместе, если ты об этом. Мы даже не спали вместе. И только один раз целовались.
Помолчав, она добавила:
– Он являлся всем, что у меня было. Это было намного выше любви, секса и страсти. Это было…
Ну да, что же это было?
– Одна душа на двоих… – проронила она.
Риган, засопев, произнес:
– Мне это знакомо. Так у меня было с отцом. Пока она… она не убила его!
Не желая разбираться, кто прав и кто виноват и кто несет ответственность за гибель отца Ригана и мужа старой ирландки, да и не в состоянии сделать это, Васса заявила:
– Но прошло столько лет…
– Думаешь, время лечит раны? Уверю тебя, нет! Но ты и сама прекрасно знаешь…
Да, она прекрасно знала, поэтому и оказалась здесь, на дне Индийского океана, в батискафе, ведя беседы о самом сокровенном с рыжебородым, дурно воспитанным ирландцем.
Риган продолжал:
– Отец был для меня всем, мы понимали друг друга с полуслова. Нет, даже и полуслова не требовалось – мы были, как ты верно подметила, одной душой на двоих. А она разрушила все это…
– Но она не хотела… – начала Васса и
