Алина Политова - Снег

— Я НИКОГДА ТЕБЯ НЕ ПРОЩУ, ЕСЛИ ТЫ ОСТАВИШЬ МЕНЯ!!!

Это были ТЕ слова! Те самые, которые я должна была сказать сначала! Потому что я чувствовала их! Потому что моя ярость и злость была связана с ними. В каком-то ужасе и растерянности Макс уставился на меня. И на секунду забыл, что должен сопротивляться. Я сжала руку и она, вдруг, как масло вошла в его кожу. Будто прожгла насквозь… Завершающиеся лепестки спасительного смерча кружились за моей спиной и последним усилием я забросила нас двоих на этот уходящий поезд…

Почти все время было тихо. Иногда я слышала медсестер, слышала, как шуршали их халаты и какие-то склянки. Но я не открывала глаза. Даже не дергалась, когда в меня вставляли очередную иглу. Иногда я слышала снег. Наверное, это была лишь иллюзия, что я его слышала. Но я точно знала, что за окном падают белые хлопья. Я собака, у меня чутье. Мне не обязательно что-то видеть, чтобы знать. На самом деле мне хотелось, чтобы при мне говорили, побольше говорили. Но все молчали. Наверное, такие были правила. Иногда я спала. Чаще я спала. Я могла давно уже открыть глаза и что-нибудь сказать. Но я очень устала. Просто хотелось немного отдохнуть. Потом столько дел прибавится… Иногда приходила мама и долго держала меня за руку. Она была не похожа на ту пустую равнодушную маму из моего сна. Она была нежной и заботливой, любила меня. Я чувствовала это, когда она брала меня за руку. Однажды она пришла с сестрой.

— Почему она не приходит в себя, если вышла из комы? — Спросила сестра.

— Тише, здесь нельзя говорить громко, — одернула ее мама. — Она слишком слаба.

— А ты веришь в этого шамана, ма? Я верю.

— Я верю в нашу медицину. — Вздохнула мама. — А шаманы эти… этот Чехов просто шарлатан. Беликов потратил на него целое состояние, а результата не было.

— Ма, ну они же вышли из комы! И одновременно! Такого не бывает. Даже доктор Сашкин сказал, что это похоже на чудо.

— Не знаю, малыш. Какая уже разница, правда?

— А может, Сашка стала сумасшедшая… знаешь, бывает, что от комы мозг повреждается. Мы не узнаем как она, пока она не заговорит.

— Не мели глупости! Выйди лучше, подожди в коридоре.

Я открыла глаза. Свет ослепил меня, и стало невыносимо больно. Но разве это была боль? Мелочи… Просто палата слишком белая, белые халаты на маме и сестре, белый снежный свет из окна. Кто придумал этот бред — в больнице все должно быть белым?!

— Сашенька… — мама сразу заплакала. — Иди, скорее зови врачей, Саша открыла глаза! — это она сестре.

— Мама… — губы мои были сухими как пески Сахары. Как же тяжело было говорить… кусок наждачки вместо языка.

— Да, миленькая моя… — Она склонилась надо мной, капая слезами мне на лицо.

— Мне нужно Беликова, — из последних сил произнесла я. — Я хочу сказать отцу Максима, кто нас убил.

— Ты жива, Сашенька, вас никто не убил.

— Приведи мне его, — это были мои последние слова на этот час, и я отрубилась.

Мне привели его. Только через несколько дней. Когда я могла уже немного сидеть, поддерживаемая специальным устройством кровати, и могла говорить длинными фразами. Я не рассказывала, конечно, про бар и про то, что слышала, как один садист рассказывал другому, как отравил сына хозяина "АгроБанка". Это было в будущем. Этого разговора еще не случилось. И чтобы его не случилось, я должна была принять меры. Я сказала просто, что это Руднев. Илья Альбертович Руднев, он заставил барыгу продать Максиму вместо кокаина отраву. Чтобы мы умерли на лестнице… Отец Максима ничего больше не спрашивал. Он не требовал доказательств, не спрашивал, откуда мне это известно. Просто коротко кивнул мне и сказал "спасибо". Я знала, что он примет меры. Быть может, на моей совести появиться труп-другой. Но зато на месте, которое чуть не стало нашим последним храмом, никогда не возникнет страшный стеклянный бар, и толстая тетя-уборщица не будет оттирать хлоркой кровь в этом баре. Я должна была позаботиться о своем священном месте. И я это сделала.

— … Я так поняла, что все вообще перепуталось. То, что будет через три года; то, что было в прошлом; то, что в настоящем. Просто в кашу превратилось. Поэтому всякие накладки по времени были. Кто-то из знакомых знал, что я умерла три года назад, кто-то знал, что я из больницы вышла недавно с разбитой головой. Ну, короче, бред вообще.

— Да я понял уже, — нетерпеливо отозвался Максим, — а что там с квартирой-то?

— Макс, не спеши меня. Я же об этом и пытаюсь… Короче, когда я подбежала к квартире, я уже была, наверное, в настоящем времени. Поэтому снег шел. Мы в этот момент в больничке в коме валялись, я так понимаю. Ну и прикинь, подбегаю к двери — она вообще другая. Открывает твоя сестрица. Синие обои на стенах, мебель левая вообще. Успела оперативненько сработать Лена, да? Типа, похоронила нас уже. Нет, мы долго валялись, конечно, но живые же еще! Поменяла дверь, сделала ремонт, вселилась и мирненько живет.

— Гадина, — хмыкнул Максим.

— Ага. Хорошо хоть не продала.

— Отец бы не позволил.

— Ну ладно, слушай дальше. Открывает она дверь. И тут стою я. Вся синяя от холода, в маечке, на башке снег. Кровища с меня капает. Ну представь, вся рука просто полностью залита кровью. И одежда с правой стороны. Реально, похожа на труп. Окровавленный! И еще замогильным голосом спрашиваю — "Где Макс?". Наверное, она подумала, что в этот момент мы сдохли, и мой призрак пришел тебя искать. И она "ушла". Тут же! На полике расположилась тихонечко. Лежит себе и молчит.

Мы захохотали.

— Ей бы никто не поверил, если бы ты скорую не вызвала.

— Ну, это не показатель. Может, просто проходил какой-нибудь добрый самаритянин, типа, увидел, что девушка валяется в дверях, и позвонил в скорую.

— Самаритянка.

— Ну типа да.

— Да ей и так никто не верит. Вот дура, меня так бесят эти обои ее…

— Оборвем и приклеим новые.

— Сто процентов.

Максим подрулил к тротуару, остановил машину возле хозяйственного магазина и повернулся ко мне.

— Ну что, здесь?

— Да. — Кивнула я. Потом сделала музыку погромче и стала мотать головой в такт.

— Откуда ты знаешь, что именно здесь?? Ах да, ты собака, у тебя чутье. — Прокричал он мне в ухо.

— Ага.

— Давай откроем контору, ты будешь предсказывать будущее.

— Нафига нам работать? У нас богатые родители, — мы заржали, как два слабоумных коня. Макс сделал еще громче музыку, и я завизжала.

— Моя любимая песня! Про снег… тебе нравится?

Стала напевать в полный голос, не обращая внимания на злобные взгляды прохожих. Когда песня закончилась, Макс сделал потише. Я показала язык бабке, которая заглядывала в машину и что-то там варнякала.