Замок - Владимир Моисеевич Гурвич
— Знаю, как не знать. Хотя квартирка у тебя в Москве шикарная.
— Тебе известно, мне ее дали, я не просил. Ты это мне пришел сказать?
— Я просто зашел к старому товарищу. Тем более, давно не виделись, целый год.
— Почти полтора, — уточнил Нежельский.
— Вот видишь. В наши почтенные лета полтора года — огромный срок. Кто знает, будет ли завтра. Поэтому я и хотел тебя увидеть.
— Даже после нашей ссоры?
Каманин посмотрел на него.
— Именно после нее. Нельзя уходить туда, не примирившись. Иначе снова придешь на землю, злым, ищущим ссоры и споры.
— Ты в это веришь?
— Я в этом не сомневаюсь, Ваня. Это же очевидно. Люди уходят в тот мир со всеми своими комплексами, нерешенными проблемами. И с ними же и возвращаются в наш мир, только еще более усилившимися. Это, кстати, и есть то самое наказание за то, что не удалось за предыдущее пребывание на земле стать лучше. Мир так устроен, что этот шанс дается нам только за время нашей земной жизни. Не удалось ничего в себе изменить, пожалуйста, извольте новое перевоплощение в еще более тяжелым, а подчас и гнусном обличье. Разве ты не заметил, что порода человека становится все хуже. А все потому, что грехи накапливаются и вываливаются в нашу жизнь. И нам становится все тяжелей справляться с ними. Наша главная беда в том, что мы не понимаем ни предназначение, ни ответственности, которое налагает на нас это краткое пребывание в человеческом образе. Нам кажется, что это все просто так, ничего не обязывающее пребывание на земле: родился и живи, как можешь, удовлетворяй свои желания. А они и есть та ловушка, в которую мы все попадаем.
— Мне кажется, Феликс, что за свою жизнь ты сполна удовлетворил все свои желания, — хмуро проговорил Нежельский. Эта беседа ему не слишком нравилась.
— Ну, во-первых, далеко не сполна, еще немало осталось, — улыбнулся Каманин. — А, во-вторых, я же не только их удовлетворял, но и многое пытался понять и объяснить себе и другим. Хотя, признаю, ты во многом прав, я был чрезмерно подвержен зову плоти в самых разных ипостасях. Увы, далеко не всегда мог ее усмирить.
— А обвинял в этом меня. Наша последняя размолвка как раз по этой причине и произошло.
— Вовсе нет, и ты это, кстати, хорошо знаешь. Я тебя обвинил в том, что ты слишком сблизился с этим преступным режимом, выступаешь с оправданием его. А все потому, что для тебя земная плоть важней духовной сущности. Вот тебя на этом и подловили. Скажи честно, разве не так?
— Не так. Я ясно вижу недостатки режима, но у него и есть и то, за что его можно хвалить, поддерживать.
— Чушь! — фыркнул Каманин. — Режим, который отнимает у людей свободу ради узурпации своей власти, не может делать ничего хорошего. Это не более, чем обман, примитивная иллюзия. И ты во всем этом участвуешь, подставляешь им свое плечо, поддерживаешь своим авторитетом. Когда люди видят, что такой известный человек, как ты, выступаешь за эту власть, они невольно думают: а может она не так уж и плоха, может, она действительно делает что-то хорошее. А я тебя уверяю: однажды все это разрушится. И ты будешь очень сожалеть обо всем, что делал для нее.
— Давай не будет об этом, — примирительно произнес Нежельский. — Сам же говоришь, что хочешь мира, а не войны.
Каманин несколько секунд смотрел на него, затем засмеялся.
— Тут ты прав, надо искать то, что нам сближает, а не то, что отдаляет. Человек так устроен, что он поддается вражде куда легче любви. Потребность в ненависти он испытывает, куда больше, чем в ней. В этом и заключается огромная опасность, на этом и играют многие правители. Попробуй, возбуди в народе любовь к чему-то или к кому-то. А вот ненависть — раз плюнуть. Даже диву даешься, как это происходит быстро, легко и массово.
— Я с тобой согласен, такая опасность есть. И в своих выступлениях я, как могу, стараюсь всех успокоить, не допускать вспышек злобы.
— В том-то и дело, Ваня, что можешь ты совсем немного. Ровно столько, сколько тебе дозволяют. Для этого ты им и нужен в образе миролюбца на стороне власти. Ради выгоды ты разрешаешь собой манипулировать. А я тебя всегда предупреждал: если ты допускаешь манипуляцию собой, значит, тебя нет, как личности. А только личность обладает смыслом существования. Все остальное — биологическое пребывание на поверхности планеты. Я еще понимаю, когда молодому человеку так хочется хорошо пожить, что он готов ради этого на любой компромисс и преступление. Но тебе это зачем, ты уже хорошо пожил, да и сейчас у тебя-то все есть для хорошей жизни, при этом желаний осталось мало. Скажи, когда последний раз занимался сексом?
Какое-то время Нежельский молчал.
— Давненько, — неохотно признался он.
— Люди часто готовы на все ради денег и секса. Но ты-то, что хочешь еще получить? Знаешь, никогда не мог понять, как можно жить без уважения к самому себе? Как ты думаешь, что в человеке самое важное?
— Даже боюсь предположить, Феликс. Даже если я отвечу, ты все равно не согласишься.
— Возможно, ты удивишься, но самое важное — это то, какой диалог человек ведет внутри себя. Говорит ли он с Богом или со своим соседом-пьяницей. Совесть — это голос Бога внутри нас. Если она молчит, то человек способен на любое злодейство и предательство. Когда ты последний раз говорил со своей совестью?
Нежельский молчал.
— Жалеешь, что приехал? — поинтересовался Каманин.
— Нет. Я ожидал, что разговор примет такой характер. Не надо питать иллюзий, мы с тобой не примиримся, даже если оба страстно желаем этого?
Теперь задумался Каманин.
— Как-то не хочется завершать наши земные отношения в таким образом. — Он встал и направился к двери. — У нас еще будут разговоры, посмотрим, что получится. — Он отворил дверь и вышел.
36
Каманин вошел в номер и тут же попал под обзор внимательных глаз Марии.
— Феликс, мне кажется,
