Мария Ветрова - Уведу родного мужа

Другой вопрос, что на машину он сажал Ларку в течение целых тридцати минут! И все эти полчаса я буквально не находила себе места. И не только от ревности, если вы так решили. Мне буквально не давало покоя то, что я не знаю, какая именно мысль ввергла коварного Фрэда в задумчивость, когда Ларка высказала предположение, что наш муж и впрямь может оказаться невиновным, разве что в трусости…

В сотый раз перебрав в памяти каждое сказанное Лариской слово, я так ничего и не поняла. А тут как раз заявился Фрэд, и я, заметив, что за время отсутствия вид у моего телохранителя стал еще более задумчивым, окончательно расстроилась. Отчего-то мне стало жутко тревожно на душе, и почему-то именно за Ларку, словно теперь уже над ней нависла неведомая опасность… Конечно, я попробовала вытянуть из Фрэда хотя бы пару слов, но с абсолютно нулевым результатом.

В ответ на мой честный вопрос, чего это он так удивился, разговаривая с моей лучшей подругой, хотя ничего особенного она не говорила, телохранитель сделал изумленные глаза и заявил, что у меня, по-видимому на почве всего пережитого, начались глюки. И добавил, что ему смертельно хочется спать. Поскольку время уже успешно двигалось к трем часам утра, возразить мне ему не удалось — не нашлось оснований.

Спустя несколько минут, укладываясь рядом с храпевшей Танькой, я подумала, что ни за что после всего пережитого сегодня не усну… Кажется, как раз эта мысль и была последней перед тем, как я ухнула с головой в удивительно крепкий, начисто лишенный сновидений сон.

Глава 18

Горькие разочарования

Если быть точной, кошмар мне все-таки приснился, уже под утро. Кошмар был примитивный: во сне я точно так же, как незадолго до этого в жизни, двигалась в полной темноте по комнатам шоколадной фирмы. Только в отличие от реальности двигалась я в полном одиночестве и заранее умирала от страха, точно зная, что впереди меня поджидает какой-то ужас, но напрочь позабыла какой… Так что когда посреди всего этого безумия Фрэд, как он утверждал, очень осторожно притронулся к моему плечу, чтобы разбудить, я отчаянно заорала и молниеносно выпрыгнула из кровати в чем была. Но сообразить, что к чему, мне удалось не сразу, а уже после того, как я разглядела своего телохранителя и заметила, что в некоторых ситуациях он еще не разучился краснеть.

Сама я тоже покраснела, живенько забралась обратно под наше с Танькой одеяло и грозно уставилась на Фрэда.

— Извини, — пробормотал он, — я хотел разбудить только тебя, Татьяна пусть еще поспит…

Я покосилась на Таньку, та спала безмятежным сном. Несмотря на мои ужимки и прыжки, она и не думала просыпаться. Только всхрапнула два раза и, повернувшись на другой бок, снова упоенно засопела. Да, нервам прокурорской дочки можно было только позавидовать!

— Понимаешь, — продолжал оправдываться Фрэд, — просто я договорился с одним очень хорошим отоларингологом, чтобы он тебя осмотрел… Ну, твое горло… Но ехать к нему нужно прямо сейчас.

Я перестала сердиться на своего телохранителя в мгновение ока: я вообще по части посторонней заботы обо мне девушка неизбалованная. А тут такая предусмотрительность!

Ободряюще улыбнувшись все еще смущенному Фрэду, я кивнула и издала пробный шепот; «Сейчас оденусь…» Шепот получился, а значит, вопль, изданный во сне, дополнительного вреда моему горлу не нанес. Эта мысль придала мне бодрости, и, дождавшись, когда телохранитель выйдет из спальни, я первым делом бросилась к зеркалу-трельяжу, чтобы убедиться, что выгляжу я нормально.

Доктор оказался очень милым пожилым дядечкой с седыми усами щеточкой и веселыми глазками за концентрическими, как у Любочки Вышинской, стеклами очков. Единственным подозрительным обстоятельством было то место, в котором он арендовал свой кабинет. То есть даже два кабинета, если считать приемную. Арендовал же он все это в здании, где располагалась наша местная «Лубянка», только в другом подъезде… Самое удивительное заключалось в том, что вход во второй подъезд почти не охранялся. То есть охранялся, конечно, но как-то не строго: моему телохранителю даже не пришлось предъявлять документы — ни свои, ни мои. Просто назвал фамилию и номер кабинета, и пятнистый мальчик с сонным лицом пропустил нас дальше, к лестнице, безразлично кивнув и даже не глянув ни на меня, ни на Фрэда… Никогда не думала, что грозные фээсбэшники способны на подобную халатность!

Фрэд, когда я шепотом поделилась с ним своими соображениями, как-то странно посмотрел на меня и ничего не ответил, тем более что в этот момент мы как раз дошли до нужного кабинета.

Веселый доктор, внимательно оглядев внутренности моего горла и заявив, что жить я буду, внезапно растерял всю свою приветливость и в следующие двадцать минут в полной мере продемонстрировал мне теневые стороны своей натуры! Я не стану описывать со всеми ужасающими подробностями различные приборы, которыми он сумел слазить в мое горло, а также все гадкие смазочные материалы, которыми обрабатывал мои голосовые связки, словно это была не часть живого человека, да еще меня, а какие-нибудь шестеренки закапризничавшего механизма. Скажу только, что яично-лимонная смесь, которой меня накануне потчевал Фрэд, по сравнению со смесями усатого очкарика оказалась настоящей пищей богов!.. Так что, обнаружив в какой-то момент, что сопротивляюсь и ругаюсь с доктором я вполне даже громогласно (честное слово, не заметила, когда снова начала говорить), я даже не обрадовалась как следует. В отличие от Фрэда, помогавшего по просьбе садиста-доктора в процессе экзекуции удерживать меня на месте…

Стоит ли говорить, что телохранителю от моих словесных изысков тоже досталось?

Внимательно выслушав все, что я о нем думаю, Фрэд покачал головой.

— Надо же, а ты на первый взгляд производишь вполне приличное впечатление, — сказал он спокойно. — Я полагал, ты девушка из интеллигентной семьи, с душой, которой свойственная хотя бы элементарная благодарность…

К моменту этого разговора мы с телохранителем находились, разумеется, уже не в кабинете доктора, а в кафешке напротив самой серьезной в нашем городе организации. И поскольку все это было сказано Фрэдом совсем не сердито, а даже с каким-то грустным сожалением, я немедленно растеряла запал и тут же устыдилась.

— Прости… — пробормотала я. — Спасибо, конечно, просто очень больно было и противно…

О том, что обильные слезы, которыми я против воли истекала во время экзекуции, смыли всю мою тщательно продуманную косметику, я умолчала, хотя именно эта деталь и была основной причиной моей злости. Женщины меня поймут: ни одной из нас не покажется заманчивой идея постоянно находиться под пристальным мужским взглядом в том самом виде, который позволяешь лишь наедине с собой, да и то по утрам, в крепко запертой изнутри ванной… Так ведь можно вообще растерять всякую уверенность в себе, а вместе с ней и любые надежды на лучшее, не одинокое будущее!