Джейн Кренц - Странные игры

– Например?

– Например, наговорить гадостей тому, кто этого совсем не заслуживает. Или разбить хорошее, почти новое устройство только потому, что игра не по душе. Можно даже ввязаться в драку и выйти из нее с разбитой физиономией.

– Ну и подумаешь!

– В самом деле подумаешь, и не раз. С первого взгляда видно, что такой грубиян совсем не крутой, а, наоборот, слабак, потому что не владеет собой. Такого никто не уважает.

– Значит, надо бегать в парке или идти на тренажеры?

– Это лучше, чем портить людям настроение и восстанавливать их против себя. Умный снимает стресс, а дурак продолжает свое.

– А может, человеку нравится быть заклиненным, – угрюмо буркнул Джефф. – Может, он в таком настроении.

– Стресс – дело житейское. Все мы порой ему поддаемся, и ничего страшного в этом, по сути дела, нет. Разница между умным и дураком состоит в том, что умному достаточно понять, что с ним происходит. Он хочет – и умеет – возвращаться в норму. Ему больше по душе быть рассудительным и спокойным, потому что умение владеть собой – это заслуга, это взрослое, зрелое качество, и, уж ты мне поверь, это по-настоящему круто. Куда круче, чем изливать свое плохое настроение на других, как капризный малыш.

– А если человек бегает, бегает – и ничего. Если у него не получается вернуться в норму? Что тогда?

– Тогда лучше всего поговорить с кем-то близким и разобраться, что с тобой происходит. Тогда и дело пойдет.

– А если все равно не пойдет? – Джефф столкнул камешек с парапета в фонтан.

– Пойдет как миленькое. Вот если, к примеру, поговорить с мамой…

– Ну, нет! – Он нагнулся, набрал камней и начал бомбардировать ворох сухих листьев в чаше фонтана. – Ни за что!

– Ну, не с мамой, так с кем-нибудь мужского пола. С дядей, например.

Мальчик отрицательно покачал головой, глотнув с таким трудом, что горло у него судорожно дернулось.

– Тогда… – медленно продолжал Синглтон, стараясь попасть в нужное русло, – тогда с другом.

– И что будет?

– Ну… я не знаю. Друг может подсказать выход… подбросить идею…

– Как исправить дело? – с горечью подсказал Джефф. – А если ничего уже не исправишь? Тогда что толку с кем-то это обсуждать?

«Нет, – подумал Синглтон, – с тонким подходом мы никогда не доберемся до сути. Пора брать быка за рога».

– Слушай, Джефф, я знаю, что последняя пара недель стала для вашей семьи нелегким временем. В ноябре ты лишился отца, и с тех пор каждый год в этом месяце чувство потери камнем лежит у тебя на душе. Не знаю, что именно ты испытываешь – может, негодуешь, что отца с тобой больше нет. Что ж, это и в самом деле веская причина для негодования. А может, злишься на мать и дядю за то, что они…

– На них я совсем не злюсь! – перебил Джефф, и голос его поднялся до звонкой истерической ноты.

Что ж, и то хорошо.

– Но ведь на кого-то ты злишься. Можно узнать, на кого?

– На себя.

Наступило молчание. Синглтон ждал, затаив дыхание.

– На себя! – Голос мальчика сорвался, и он шмыгнул носом, борясь со слезами. – За то, что совсем не помню папу! Не помню, как он выглядит, представляешь? Как можно забыть родного отца?!

Он разрыдался в голос, больше не пытаясь сдерживаться. Худенькие плечи затряслись, слезы градом покатились по щекам. Казалось, чем яростнее он смахивает их, тем больше их становится.

Синглтон смотрел, изнемогая от жалости и задаваясь вопросом, как поступают в такой ситуации. Боясь спугнуть мальчишку, он просто ждал.

Наконец слезы иссякли, рыдания прекратились, и наступила тишина.

– Ты не забыл его. Он по-прежнему там, в глубине, где кроется все самое важное.

– Нет, забыл! – Мальчик вытянул из джинсов край рубашки, вытер глаза и высморкался. – Лица-то я не помню, а разве это не главное? Пришлось взять альбом. И знаешь что? Чем больше я смотрел, тем больше казалось, что это совсем чужой человек!

– Память – штука странная, – философски заметил Синглтон. – Помнить можно по-разному. Ведь не важно, как он выглядел, твой отец.

– Нет, важно!

– Возможно. – Он устремил взгляд вдаль, под деревья. – Но это не самое важное, понимаешь? Куда важнее то, что ты носишь в себе частицу своего отца, и что частица эта никуда не денется.

– Тогда почему я вижу его как чужого?

– Потому что придаешь слишком много значения внешней стороне, а это так, видимость. Человек помнит душой, а не глазами. Твои гены – надеюсь, вы уже проходили в школе это слово – навсегда несут в себе его отпечаток, и этот отпечаток важнее того, что остался на фотографической бумаге.

– Да, гены мы проходили. Что дети похожи на отца и все такое. Мама с дядей Итаном твердят, что я прямо живой портрет своего отца, но, даже когда я смотрюсь в зеркало, все равно не могу его представить.

– Я же говорю, это только видимость. Речь не о мелочах вроде цвета глаз и волос. Итан, а я доверяю его суждению, говорит, что умом ты в отца. Значит, так же далеко пойдешь, как и он. Когда в следующий раз будешь писать в школе контрольную, подумай о том, что так быстро соображаешь в том числе потому, что отец передал тебе свои способности, свой ген разума.

– А вдруг я напортачу в контрольной?

– Хороший вопрос, – улыбнулся Синглтон. – Прямо даже исключительный. Очень по существу. В твоем возрасте отец наверняка задавал такие же. Говорит само за себя.

– Так как же?

– Можно только передать способности, но не наделить умением всегда и все делать правильно. Главное, чтобы ты хотел управляться с этими способностями, чтобы развивал их. Никакие гены не помогут сдать экзамен, если не учил.

– Так что же, если я напишу контрольную на «отлично», значит, это заслуга отца, а если провалю, это моя неудача?

– Не так просто. Если напишешь на «отлично», это заслуга вас обоих: отца потому, что он передал тебе ген разума, твоя потому, что сумел этим геном воспользоваться.

– Ах, вот как…

– И, между прочим, гены не единственное, что оставил тебе отец. Есть и кое-что поважнее.

– Поважнее?

– Память о том, какой он был добрый, как много для тебя делал и как сильно тебя любил.

– Я же говорю, что ничего этого не помню!

– Ты не помнишь конкретные детали, только и всего Память о добре так глубока, что ее не стереть, как ни пытайся. Она и делает тебя таким, какой ты есть, а ты отличный парень, Джефф.

– А если папа не любит сына? Что тогда?

– Тогда обычно мама любит за двоих.

– А если и она не любит?

– Всегда найдется кто-то другой, кому он небезразличен. Тот, кто сделает из него отличного парня. Например… например… – Синглтон порылся среди померкших образов прошлого и обнаружил уголок с лицами, которые и по сей день были ему дороги. – Например, дедушка и бабушка.