Три ступени вверх - Олег Юрьевич Рой
– Как это? Жадная, что ли?
– Вовсе нет. Непростая, говорю же. Она искренне не понимает, зачем кому-то денег больше, чем требуется на минимальные потребности.
Алик думал недолго:
– А может, у меня тетушка смертельно больна – неужели не…
– Теоретически лечение смертельно больной тетушки – тебя самого парадоксальность этой формулы не коробит, кстати? – конечно, может вызвать сочувствие. Но Янка, я знаю ее, она, сто пудов, пожелает с этой самой несчастной познакомиться. И денег тебе в руки точно не даст, с милой улыбкой потребует реквизиты, куда надо вспомоществование перечислять. Она, знаешь ли, при всех своих тараканах, девка вполне рациональная, папа ее неплохо воспитал.
– Точно, говоришь, безнадега?
– Угу. С Янкой у тебя номер не пройдет.
Алик размышлял минуты две, потом наконец выдал:
– А мамаша ее? Ну, свежеиспеченная вдова? Она как? Я ее, правда, не видел никогда, но уж, наверное, не хуже моей «мадамы»…
Додумался! Наконец-то! Мие не хотелось ничего подсказывать Алику открытым текстом – после хлопот не оберешься. Записать разговор у него, конечно, соображалки не хватит, но лучше пусть он сам дойдет до идеи охмурить овдовевшую Гестиху. И надо же – дошел! Она быстренько отыскала в смартфоне нужные фотографии, ткнула Алику чуть не в нос:
– На, любуйся.
– Ух ты! – восхитился он. – Это она в молодости? Ну и сейчас, наверное, что-то осталось от былых красот…
– Это она год назад, – почти раздраженно перебила Мия. – Глаза разуй. – За спиной Лели на снимке был виден плакат с годом – похоже, фотографировали на каком-то юбилейном мероприятии.
– Ни фига себе! – Алик даже присвистнул от восхищения и головой покрутил – как кот перед миской сметаны. – Так там небось претенденты уже стаями вьются, расталкивать придется. Но… – Он еще немного полюбовался на «объект». – Дамочка стоит того, чтобы постараться.
– Не вьется там никто особо. Она вообще не выходит, не выезжает.
– Грустит типа, – понимающе закивал Алик.
– Типа, – усмехнулась Мия.
– И где же я ее выловлю?
– Ну… если тебе так приспичило… Зайдем в гости, какие проблемы. С Янкой, конечно.
– А… То есть ты Янке на хвост упадешь, когда она мамашу навещать намылится, а меня с собой прихватишь?
– Прихвачу. С одним условием.
– Поделиться, что ли? Типа, за наводку? Ну… поделюсь, конечно, только я ж не знаю, когда что получится…
– Насчет поделиться там видно будет, – отмахнулась Мия. – Не говори Янке про меня с ее отцом. Это сейчас уже не имеет значения, а ей будет… ну, не порадуется она. То, что со мной после того знаться, наверное, не захочет, – это полбеды. Но она и вправду с тараканами, там в голове бури бурные, а сейчас ей и вовсе не сладко. На занятия вроде ходить начала, но… Не хотелось бы добавлять в ее чашку горького. Еще, не дай бог, последней каплей окажется.
– Думаешь, может суициднуться? – деловито уточнил Алик.
– Черт ее знает. Но мне реально не хотелось бы себя винить, если что. Она нормальная девчонка. Потом-то, может, и сама ей расскажу, а сейчас незачем. Янку реально жалко, тень тенью ходит. Так что попридержи язык, договорились?
– Могила! – Он размашисто провел себя по горлу. – Но ты точно сможешь меня к мамаше ее подвести? А когда?
– Да хоть завтра! Подгребай к факультету в районе… – Мия нахмурилась, соображая, сколько завтра пар и когда они заканчиваются. Спросить «Сможешь ли?» ей и в голову не пришло. Точнее, пришло, но как-то саркастически, вроде как в цитате из культового фильма: «Жить захочешь – еще не так раскорячишься».
Закрыв за Аликом дверь, она постояла немного у кухонного окна. Там, за стеклом, висела какая-то невнятная хмарь, не то мелкий снег, не то слабый туман, и «матильду» было не разглядеть. Но привычное действие успокаивало. Утихомиривало бушующую внутри гадливость пополам с раздражением. И досаду, и что-то вроде стыда, и тошнотворную жалость к себе. Чисто клубок змей, ей-богу!
Змеи, немного пошипев, утихли. Мия вздохнула. Может, зря она это затеяла? Еще не поздно отыграть назад. Как бы жалеть потом не пришлось.
После истории с карикатурой на Белинскую она сперва долго терзалась остатками паники – ведь в доле миллиметра «пуля» просвистела! Потом паниковать задним числом Мие надоело. Она принялась обдумывать известную формулу: лучше сделать и жалеть, чем жалеть, что не сделал. И после некоторых размышлений решила, что упускать возможности (а после «жалеть, что не сделал») – это глупо, да. Но и жалеть о сделанном – не менее глупо. Глупо терзать себя угрызениями: ах, зачем я эту вазу на самый край поставила! Уже поставила, чего нервы выкручивать. Если есть возможность сделанную глупость поправить (отодвинуть вазу от края, успеть замазать компрометирующий рисунок) – исправь. Нет? Переживи последствия своей глупости и поставь галочку на будущее: больше такого нельзя.
Вопрос «Стану ли я жалеть о том, что навела Алика на Янкину мамашу?» даже вообще-то и вопросом не был. Нет, конечно. О чем тут жалеть? Пусть мальчик порезвится. Надолго его точно не хватит. Не побежит же Гестиха с ним в ЗАГС через два дня? Какое-то время будет наслаждаться тем, что терзающее ее горе отпустило. Ну, скажем, до осени. А вот когда до Янкиной мамаши дойдет, что мальчик, который казался столь влюбленным и (главное!) от которого у нее замирало сердце (а зная Алика, можно пари держать: сердце и прочие органы у Лели замирать будут, да еще как), ее просто использовал… О! Какое омерзение к самой себе почувствует нежная, чувствительная Леля! Небось и денежек потраченных жалко станет!
Обидно только, что Мия в этот момент не сможет ее увидеть… но нельзя иметь сразу все. От одного сознания, что изысканную Лелю окунули в помои, можно будет порадоваться. А то нос задирает так, словно все тут в грязи копошатся, а она по облакам ступает. Нет уж, извольте вашей холеной мордочкой – да в слякоть! А может, и удастся на ее сокрушенную физиономию полюбоваться. Если Алик с ней до осени проваландается – как раз и Миины «новости» созреют. Все одно к одному.
Конечно, замечание Алика насчет некоего будущего «дележа» Мия всерьез не восприняла. Чтоб она дожидалась крошек с барского (Аликова то есть) стола? Да идите частым лесом! Подачки ей не нужны.
Но вот в чем штука. Когда придет время открыть безутешной вдове глаза на реальную жизнь ее пропавшего мужа, первое, что она заявит, – да не может такого быть! Мы с ним тут святые, а у вас всех грязные помыслы. И
