Наташа Апрелева - А Роза упала… Дом, в котором живет месть

Про Дом. 1958–1960 гг

Три дня спустя продолжалась все та же любимая многими страшная майская гроза, крупные капли барабанили по полированным крышкам гробов не хуже молотков, а земля, в которую Розочке предстояло закопать родителей, более была похожа на что-то не-земное, на что-то такое из воды.

…Дождь заливал лобовое стекло представительского генеральского автомобиля, дрожал живой непрозрачной стеной, Розочка прибавила громкость радио и немного фальшиво подпела: я гляжу ей вслед, ничего в ней нет, а я все гляжу, глаз не отвожу. Генерал сзади откашлялся, потрепал молчаливую генеральшу за бархатное плечо и прокричал, перекрывая шумы:

— Хлещет как из ведра!

— Папа, ну почему надо всегда говорить одно и то же? — скривила недовольную мордочку Розочка, девушка изысканная, студентка филфака университета, романо-германского его отделения.

Если бы она знала, что это будут ее последние слова, обращенные к отцу, наверняка бы она сказала что-нибудь иное, трогательное по-дочернему или ободряющее насчет вечной жизни, подошла бы к этому с ответственностью филолога, но Розочка этого не знала и продолжала досадливо ворчать, выкручивая руль вправо и еще правее:

— Об одном и том же, об одном и том же!

Когда машина чудовищно содрогнулась от сильнейшего удара сзади, многотонный МАЗ легко превратил ее в гармошку, веер или что-то такое, складывающееся, но нераскладывающееся в данном конкретном случае.

Генерал умер мгновенно, генеральша с бедной развороченной спиной прожила лишних минут десять, наверное, это были неприятные минуты, хорошо, что закончились довольно быстро — по общечеловеческим меркам.

Когда Розочке выкатили в морге маму и папу с дырами величиной в кулак по телу, она немедленно начала думать, что это не ее родители, а ее родители — в другом месте, только не здесь. Она принялась повторять вот это самое «только не здесь», чем очень взволновала прикомандированного от военкомата старшего лейтенанта Пеку Копейкина, руководителя похорон.

Старший лейтенант сам по себе был фигурой примечательной, пусть и опальной. Копейкин прибыл в сугубо провинциальный Поволжско-Уральский военный округ из самой Германии, где сначала бодро участвовал в серии операций типа «Чистые руки», «Оборотни в погонах» и «Смерть шпионам», а потом от него вероломно сбежала красавица жена. И не то страшно, что сбежала, ну баба, ну дура, ну что возьмешь, ну сучка не захочет… — так подлая обманщица кинулась коварно прямиком в объятья классового врага, западногерманского банкира херра Решке. Вместо себя жена оставила на частом гребне пяток белокурых волос, на добротном немецком столе недлинную записку, спокойно уведомляющую Копейкина о переменах его гражданского состояния, а в антикварной колыбели, чуть изъеденной жучком — трехлетнюю дочь Луизу Петровну, премилого пупса с северными светлыми глазами. То ли банкиру был генетически неприятен ребенок русского офицера, то ли красавице жене несколько прискучили однообразные обязанности матери, но малютка Луиза получила свой полусиротский статус и новое место жительства — средневолжский город Эн, крупный промышленный центр.

Это бред какой-то, похоже, размышлял Пека, спешно сдавая свои смертыппионские дела. Не может представлять Советскую Армию, ее мощь и сплоченность за рубежом муж изменницы Родины — твердо решило его воинское начальство, — и пусть еще скажет нам спасибо, за то что мы — лояльное воинское начальство и сейчас не те времена… хотя времена всегда одинаковые, конечно. Копейкин в обтрюханной за месяцы скитаний по инстанциям шинели и стоптанных сапогах занял скромный полуинтендантский пост в спецкомендатуре средневолжского города Эн, а Луиза дружно засопливилась в ведомственном детском саду.

В первый же свой рабочий день Копейкин отличился дополнительно. Очень страдая внутренне от несоответствия своих амбиций и несвежих лиц новых сослуживцев, Копейкин решил несколько развлечься, перекинувшись по телефону парой-тройкой слов с бывшим однополчанином, весельчаком Зюзей. Пека и Зюзя — такая у них была слитная формула, типа Тарапуньки со Штепселем, а то и лучше. Разговор и разговор, но ситуация сильно осложнилась тем, что Копейкин плохо запоминал лица. Все человек помнил, фамилии-имена-явки, а лица — нет, вредная чекистская память лица упорно от себя отталкивала. Разговаривая с далеким Зюзей, Копейкин с болью прокомментировал собственное плохое настроение, апатию и непреодолимое отвращение к труду: «Да здесь и выпить-то не с кем… Одно бакланье…» Случившийся рядом незнакомый Копейкину статный военнослужащий с лицом прирученного моржа случайно оказался его непосредственным командиром, вовсе не считавшим себя бакланьем. Так бывает с командирами.

Пека Копейкин получил оскорбительный для офицера наряд вне очереди, Луиза осталась на пятидневке, и ее стошнило молочным супом с вермишелью, похожей на белых юрких червей. Вернувшись домой, Пека внепланово напился в одиночку, клятвенно пообещав мирно сопящему любимому ребенку «никогда больше», «никогда больше», и в дальнейшем действительно исходил преимущественно из ее детских интересов.

А еще Пеку очень огорчали провинциальные дамы. По роду службы посещая различные официальные и чуть менее официальные мероприятия, он постоянно встречал будто бы одну вечную женщину: невысокую грубо сработанную пышку в тесном розовом или лиловом костюмце с выделкой в ромбик. Никогда в длинном платье, никогда с красивой прической. Копейкин очень страдал.

Со временем, разумеется, Пекина жизнь приобрела более-менее внятные очертания, к Луизе была приглашена нянька Никитишна, просторная и добрая, с тромбофлебитными страшными ногами, похожими на дупла для белочек. Она стригла винегрет, варила нежную манную кашу, треугольную гречку из спецпайка и никогда — молочный суп с вермишелью, похожей на белых юрких червей. Луиза росла, великолепно интегрируясь в непростое детсадовское сообщество, чему более всего способствовали ее кудри цвета пшеницы — а давно замечено, что все предпочитают кудрявых детей.

Копейкин осваивал разные отцовские науки, он хотел быть максимально полезным ребенку каждую текущую секунду, и, если Луиза, смешно коверкая слова, спрашивала, к примеру, почему дует ветер, он подробно рассказывал ей о высоком и низком давлении, а также о разнице потенциалов, откуда уже недалеко было и до закона Ома, прихватывал и закон.

Пека понемногу выучился отличать среди прочих товарища командира — прирученного моржа и около десятка сослуживцев еще, это позволило ему упрочить свои позиции в коллективе и обзавестись полезными знакомствами и в некотором смысле «блатом».