Энн Стюарт - Холодный как лед

У него уже больше денег, чем у Господа Бога, и исчерпывающие поиски в финансовых документах не выявили никаких недавних денежных потерь. Не заняло много времени обнаружить скрытые потогонные производства, о существовании которых не имели понятия гуманитарные организации, а еще меньше ушло на то, чтобы найти поставленную на поток детскую проституцию в Южной Азии. Такие вещи весьма прибыльны, так что в еще больших деньгах Ван Дорн не нуждается.

Однако он хотел еще. Питер уже был осведомлен, насколько развращены и ненасытны аппетиты этого миллиардера. Просто не осознавал, что сюда включается и непомерная потребность в деньгах.

Комитет рисковал, ликвидируя Гарри до того, как там узнают его планы в полном объеме. Они рассчитывали на его гигантское эго – он передавал полномочия лишь в самой минимальной степени, и без его непосредственного распоряжения ничего не произойдет. Или так надеялись в Комитете.

Тем временем Ван Дорн погибнет от трагического несчастного случая. А любые посторонние детали быстро и аккуратно подчистят.

Посторонние детали вроде сидевшей со спокойной самоуверенностью напротив него женщины. Возможно, она считает, что Питер не сможет довести дело до конца. Если так, то она не столь умна, как он себе представлял. Если придется, он может пойти на что угодно. А убийство Женевьевы Спенсер – часть проклятой повседневной работы. Ни больше ни меньше.

– Кто–нибудь мог бы решить, что вам не нравится мое кулинарное искусство, – заметил он.

– У меня нет аппетита.

– И вы не пригубили вино, когда мы оба знаем, как оно превосходно.

– Вы тоже.

– Думаете, там подсыпан наркотик? Или оно отравлено? Уверяю вас, ничего подобного. Просто я не пью.

– Потому что на работе? – с издевкой предположила она. – Боже меня упаси отвлечь вас от исполнения долга. Вообще–то, яд был бы прекрасной идеей – я ведь свято верю вашему обещанию, что больно не будет. Ну, а если вы просто пытаетесь меня усыпить, что ж, я тоже не возражаю – как вам известно из моей склонности к транквилизаторам, я не чураюсь лекарственных средств.

– Тогда почему бы вам не выпить?

Она встретила его взгляд твердо и спокойно:

 – Потому что я не хочу совершить чего–нибудь дурацкого, что дало бы вам повод коснуться меня, нет уж, спасибо вам большое.

– Вы не любите, когда к вам прикасаются?

– Только не вы.

Откровенная ложь. Она это прекрасно понимала, поскольку отвернулась, уставившись на ночной сад. Но Йенсен не стал говорить об этом вслух – не настолько он был самодовольным, не столь жестокосердым, чтобы давить. На самом деле ему было наплевать, когда дело касалось того, насколько он неотразим. Он всегда играл какую–то роль, будь то исполнительный слуга, который обеспечивал или нет сексуальные услуги, или ласковый преданный муж, чья физическая близость была простой и незамысловатой, какую он без труда мог изобразить. Питер был достаточно исполнителен, чтобы довести бывшую жену до оргазма, ведя себя в точности как скучный аптекарь из среднего класса, но он бы не позволил себе пройти мимо простого физического освобождения. Никогда, будь его партнер стыдливая домохозяйка или садист–извращенец, или кто–то между тем и тем. Контроль – это все.

Питер поднял руки.

– Никаких касаний, – сказал он. – Только по особому требованию.

Женевьева уставилась на него в изумлении.

– О, пожалуйста, коснитесь меня, – притворно взмолилась она. – Я вся дрожу от желания при мысли, что вы задушите меня. Я знавала извращенцев, которые думают, что смерть – это крайний балдеж, а убивать кого–то во время оргазма обостряет ощущения до высшей степени. Пробовали когда–нибудь?

– Чьего оргазма, вашего или моего? – пробормотал он.

Он разоблачил ее блеф – щеки ее слабо порозовели. У нее веснушки. Как он мог быть одержим женщиной, у которой веснушки? Нет, не одержим, просто… отвлечен.

– Вы провели изрядное количество времени с извращенцами? – добавил он, поскольку, кажется, она не собиралась отвечать на его первый вопрос.

– Я не всегда работала в адвокатской конторе на Парк–авеню, – сказала она ровным голосом. – Начинала я с желания спасти мир, работая государственным защитником и заодно в офисе окружного прокурора в северной части штата Нью–Йорк.

– Однако с этого не оденешься в Армани и Бланик, – с подчеркнутой медлительностью произнес Йенсен. – Разве что вы произошли от «старых денег».

Она выглядела удивленной.

– Старые деньги растрачены за несколько поколений, – призналась она. – А по молодости я была слишком идеалистичной, чтобы заботиться о материальных вещах.

– В настоящий момент вы не производите впечатление особы пожившей и пресыщенной. Даже если вы готовы были ради своей работы сыграть шлюху для Гарри. Вам бы не понравилось  – у Гарри весьма специфические вкусы, о которых вам лучше не знать.

Поделом бы ей было, если Гарри добрался бы до нее, и только ради ее же блага Питер был рад, что Ван Дорн этого не сделал.

Откровенная чепуха. Он не хотел, чтобы Гарри поимел ее, даже когда стоял в тени серым привидением, услуживая ей этим проклятым «Табом».

Черт, следовало просто бросить мисс Спенсер за борт в первую же ночь, и пусть бы утонула или выплыла бы. По крайней мере, у нее имелся бы шанс бороться за выживание. Тогда как сейчас, если Питер следовал приказу, у нее такого шанса совсем не предвиделось.

Женевьева подняла на него взгляд.

– Я не собиралась спать с Гарри, – довольно спокойно сказала она. – Приберегаю свои сексуальные аппетиты на внерабочее время.

– Сейчас вы не на службе?

Вопрос возник невесть откуда, напомнив Питеру, насколько опасной могла быть Женевьева Спенсер. Единственное благословение, что она не осознавала этого.

– Если каким–то чудом мы с Гарри выживем в этом похищении, я ему выставлю счет за сверхурочные часы.

– Конечно, выставите. – Он не мог сдержать веселье в голосе. – Но шансы выжить у Гарри равны нулю. Но, черт возьми, если вы сбежите, вам точно стоит затребовать его состояние. На вашем месте я бы еще увеличил требуемое.

Она сузила глаза. Без линз они были куда привлекательнее – глубокого теплого карего цвета.

И без макияжа она Питеру больше нравилась. Кожа у нее цвета сливок, а небольшая россыпь веснушек на щеках и переносице до абсурдного эротична.

– А что насчет вас? – поинтересовалась Женевьева.

Он запамятовал, о чем они беседовали, его все еще непривычно отвлекали эти веснушки.

– Прошу прощения?

– Такая учтивость, – с ноткой горечи в голосе заметила она. – Вы становились шлюхой ради работы?