Энн Стюарт - Холодный как лед

– И разумеется, ваши предпочтения – мой наивысший приоритет.

Йенсен потянул ее из кухни, и она сдалась и не стала пытаться бороться с ним. Он обернул льняное полотенце вокруг ее руки, чтобы остановить капавшую на полы Ван Дорна кровь. Полы скоро уничтожат, так какое Питеру дело до них?

Женевьева воспротивилась, когда он притащил ее в огромную спальню, но он поволок ее мимо кровати, словно той не существовало, в отдельную ванную комнату размером с половину ее квартиры. Там толкнул на крышку унитаза и начал шарить по многочисленным шкафчикам.

Женевьева больше сожалела о разлитом вине, чем о боли в руке. А более всего сожалела, что этот человек касался ее, держал ее так, что не вырваться.

Эти мысли она предпочла выкинуть из головы. И стала смотреть мимо него в окно на карибское ночное небо с щербатой луной. Какой прекрасный вечер, время и место для любовников, а не для смерти.

Когда она вернула взор к Питеру, тот уже почти заканчивал бинтовать ей руку.

– Не так плохо, как выглядит, – сообщил он. – Никаких необратимых повреждений. В следующий раз, хлопая бокалом о гранитную столешницу, помните, что нужно как можно скорее отдернуть руку.

В следующий раз. Наконец он отпустил ладонь Женевьевы, и она отодвинулась, глядя на него снизу.

В его глазах засветилось неожиданно нежное выражение.

– Прекратите травить меня, Дженни, – произнес он. – Результата никакого, а вы только сами расстраиваетесь.

– Надо же, вы так заботитесь о моем благополучии.

Никто уже больше не называл ее Дженни – это имя принадлежало другой девушке, более юной, счастливой оптимистке. Той, которая думала, что может изменить этот мир.

Та девушка давно исчезла, а теперешняя ситуация особого оптимизма не вызывала.

– Собственно, так и есть, – легкомысленно согласился он. – А сейчас пойдемте со мной и поедим, или я отнесу вас назад, привяжу и накормлю насильно.

Наверняка так и поступит и, вероятно, с наслаждением, горько подумала она. Не доставит она ему такого удовольствия, как и вообще никакого другого.

Женевьева встала. Без каблуков росту в ней было почти пять футов девять дюймов (175 см – Прим.пер.), но Йенсен был гораздо выше, и даже в похожей на пещеру большой ванной она чувствовала себя стесненно, испытывая тревогу от сознания его близости.

– Вы победили, – сдалась мисс Спенсер. – Впрочем, как всегда, верно?

– Не всегда, – возразил он. И в его ледяных глазах проглянул пронизывающий холод.

Он делал то, что от него и требовалось, напомнил себе Питер, наблюдая, как дующий с патио ночной бриз играет с ее длинными густыми волосами. Будучи агентом, Йенсен следовал приказам, и редко возникала причина обсуждать их, даже в дни жестокого царствования Томасона. Мадам Ламберт – натура более прагматичная, и если приказано убить, то Питер верил, что сделано это было из обоснованных побуждений. Он хорошо натаскан, подлинный виртуоз, и может сотворить из предстоящего устранения Женевьевы Спенсер просто собственный шедевр.

Устранение. Глупое слово для исполнения. Хоть когда–нибудь так называли действия в случае сопутствующих человеческих потерь? Скорее, похоже на превратности войны, чем на исполнение приговора. Ведь Дженни вовсе не солдат, а просто подвернувшийся под руку свидетель.

Она почти ничего не ела, лишь пощипывала приготовленную им еду. Если дело так дальше пойдет, то за несколько недель она потеряет эти пятнадцать фунтов, придававшие ее фигуре такие красивые формы. Увы, этих недель у нее как раз и не было.

Он достаточно изучил женское тело, чтобы точно знать, сколько она весит и какое число фунтов считает лишними. Она хотела быть анорексичной вешалкой для одежды, вроде  сексуальных партнерш Гарри, к которым тот с недавних пор приобрел вкус. Питеру было бы лучше, будь она такой. Может быть.

Нет сомнения, что ее сильное фигуристое тело быстро становилось причиняющей неудобство навязчивой идеей. Смотреть на нее в обтягивающем купальнике оказалось еще более тяжким испытанием, а в роли бывшего управляющего хозяйством Ван Дорна Питер в точности знал, какого рода одежду и нижнее белье мисс Спенсер найдет в своей комнате. Носила ли она соблазнительные клочки кружев и ленточек под нелепым кафтаном, похожим на монашескую ризу? Или совсем ничего не надела?

Ни одна из этих мыслей не была особенно утешительной. Адвокатша изо всех сил игнорировала своего тюремщика, и он с удовольствием позволял творить, что она хотела: ей все сходило с рук. Потому что ее маячившее перед глазами сладкое тело и близко так не привлекало, как ее мятежный дух.

Вся она клубок обворожительных противоречий. Она использовала свои пилюли, чтобы подавлять нежелательные эмоции. Она очень мало боялась физической боли – подралась с Рено и попыталась напасть лично на него ни секунды не колеблясь. Питер знал, что в настоящее время у нее ни с кем нет отношений. И не было уже долгое время. Напрашивалось предположение, что она получала удовлетворение, сублимируя сексуальные желания в карьеру. И всякий раз, когда он касался ее, целовал ее, она, затаив дыхание, реагировала, вся настороженно напрягшись.

Ему вообще не стоило целовать ее. Вопреки зароку не поддаваться, Питер дал волю соблазну. И теперь платил за это. Поскольку хотел снова целовать ее, и потребность была настолько сильной, что он испытывал почти физическую боль.

Питер не собирался касаться мисс Спенсер. Он не был таким опрометчивым со времен, когда еще подростком учился в долбанной частной школе, куда послала его мамаша. Все мужчины из рода Уимберли удостоили своим присутствием священные коридоры сего заведения, вплоть до его деда, доктора Уилтона Уимберли, кавалера ордена Британской империи. Именно дед проследил за тем, чтобы Питер получил самое лучшее образование, подобающее верхушке среднего класса, что так дорога его матушке.

Она вышла замуж за человека ниже ее по рождению, и дня не проходило, когда бы она не жалела об этом, о чем непрестанно пеняла своей немногочисленной семье. Питер никогда не мог уразуметь, что привлекло такое чопорное скованное существо, как его святоша–мать, в угрюмом головорезе Ричарде Мэдсене. Отец по крайней мере находил естественный выход своим стремлениям к насилию: когда он не поколачивал брюзгу–жену и непокорного отпрыска, то имел возможность вышибать дух из преступников. Он служил в лондонской полиции, без притязаний или стремлений продвинуться по служебной лестнице, и к ярости матери отклонял одно повышение за другим, только чтобы насолить ей.

Эмили Уимберли Мэдсен все вкладывала в сына. Она учила его говорить на правильном аристократическом английском, хотя Питер иной раз, к вящему ее неудовольствию, скатывался на грубый уличный язык, усвоенный от папаши. Она выклянчивала у своего отца достаточно денег, чтобы посылать сына в лучшие школы, не понимая, что с безошибочной жестокостью дети могли вычислить аутсайдера. Ему приходилось кулаками прокладывать свой путь в учебных заведениях, и к тому времени, когда, несмотря на возражения отца, Питера послали в Кент–Холл, парень представлял опасность для любого, кто вставал ему поперек пути.