Виктория Холт - Властелин замка

Я подняла его и, потрясенная и напуганная, стала недоуменно разглядывать.

— Это невозможно, — сказала я вслух. Потом подошла к веревке звонка и дернула.

Прибежала Жозетта.

— Ой, мадемуазель...

Кода я протянула платье ей, она зажала руками рот, чтобы не закричать.

— Что это значит? — строго спросила я.

— О... как ужасно. Но почему?

— Я этого не понимаю, — начала было я.

— Я этого не делала, мадемуазель. Клянусь, я этого не делала. Я только пришла, чтобы принести горячей воды. Наверняка, это сделали раньше.

— Я ни на минуту не сомневалась, что вы тут не причем, Жозетта. Но я твердо намерена выяснить, кто это сделал.

Она выбежала из комнаты, истерически крича:

— Я не делала этого. Это не я, не я.

А я стояла в своей комнате, разглядывая испорченное платье. Потом пошла к гардеробу и вынула оттуда серое, в нежно-сиреневую полоску. Я только успела снять его с крючка, когда явилась Жозетта, драматически размахивая ножницами.

— Я узнала, кто это сделал, — объявила она. — Я пошла в классную комнату и нашла их... там, где она их положила. Посмотрите, мадемуазель, на них еще остались ворсинки бархата. Вот видите, крошки. Это от бархата.

Я тоже знала, я поняла это еще тогда, когда только увидела изуродованное платье. Женевьева. Но почему она это сделала? Неужели она так сильно ненавидела меня?

Я пошла в комнату Женевьевы. Она сидела на кровати, тупо глядя перед собой, а Нуну ходила взад и вперед и плакала.

— Зачем вы это сделали? — спросила я.

— Захотелось.

Нуну застыла, уставившись на нас.

— Вы ведете себя как ребенок. Разве вы не задумываетесь перед тем, как совершить какой-либо поступок?

— Задумываюсь. Я подумала и решила, что мне хочется это сделать, поэтому, когда вы пошли в галерею, я пошла за ножницами.

— А теперь вы об этом жалеете?

— Вовсе нет.

— А я жалею. У меня не так много нарядов.

— Вы могли бы носить его и изрезанное. Может, вам это пойдет. Я уверена, некоторым это понравится, — она начала безудержно смеяться, и я увидела, что она вот-вот разрыдается.

— Замолчите, — скомандовала я. — Вы ведете себя глупо.

— Отлично получилось. Вжик! Слышали бы вы, какой звук издают ножницы. Это было так красиво, — она продолжала хохотать; Нуну положила руку ей на плечо, но она тут же стряхнула ее.

Я ушла; было бесполезно пытаться урезонить ее в таком состоянии.

Ужин, которого я так ждала, прошел в неловкой обстановке. Я все время думала о Женевьеве, которая явилась к ужину мрачная и молчаливая. За едой она украдкой следила за мной, ожидая, когда я выдам ее отцу.

Я говорила мало, в основном о картинах и о замке, чувствуя, что навеваю на всех скуку и, несомненно, разочарую графа, который, наверное, хотел своим подтруниванием вызвать горячие возражения.

Когда трапеза закончилась, я была рада немедленно уйти в свою комнату. Мысленно я пыталась представить себе, что я теперь должна делать. Мне придется урезонивать Женевьеву; мне придется объяснять ей, такое поведение ни к чему хорошему не приведет.

Пока я размышляла об этом, в мою комнату вошла мадемуазель Дюбуа.

— Я должна поговорить с вами, — сказала она — Какое неприятное происшествие!

— Вы слышали о моем платье?

— Весь дом об этом знает. Жозетта побежала к дворецкому, а он пошел к графу. Мадемуазель Женевьева слишком много фокусничает.

— И значит... он знает.

Она посмотрела на меня хитрым взглядом:

— Да... он знает.

— А Женевьева?

— Она у себя в комнате, прячется за юбку Нуну. Она будет наказана, и поделом ей.

— Я не могу понять, почему она получает удовольствие от таких проделок.

— Баловство! Испорченность! Она ревнует, потому что вас приглашают на семейные ужины и граф так интересуется вами.

— Естественно, что его заинтересует судьба его картин.

Она захихикала:

— Я всегда была осторожна. Конечно, когда я приехала сюда, я не представляла, что это за дом. Граф... замок... это чудесно звучит. Но когда я услышала эти жуткие истории, я ужаснулась. Я была готова собрать вещи и уехать. Но потом я решила попробовать, хотя понимала, как это опасно. Такой человек, как граф, например... — Я не думаю, что он может представлять для вас какую-либо опасность.

— Человек, чья жена умерла таким образом! Вы весьма наивны, мадемуазель Лоусон. По правде говоря, предыдущую должность мне пришлось оставить потому, что хозяин дома оказывал мне нежелательное внимание.

Она даже покраснела, стараясь представить себя кому-либо желанной, подумала я цинично. Я уверена, что все эти попытки совращения имели место только в ее воображении.

— Как вам не повезло, — сказала я.

— Когда я приехала сюда, я поняла, что учитывая репутацию графа, мне придется принять особые меры предосторожности. Вокруг него всегда скандалы.

— Скандалы возникают, когда есть те, кто их поднимает, — вставила я.

Она не нравилась мне по многим причинам: потому, что получала удовольствие от того, что другим плохо, потому что жеманно считала себя роковой женщиной; и беспричинно — из-за ее длинного носа, делавшего ее похожей на землеройку. Бедняга, она же не могла изменить свою внешность! Но в тот вечер на ее лице отражалась ее мелкая душа, и она вызывала во мне отвращение. Я говорила себе, что ненавижу тех, кто судит других.

Я была рада, когда она ушла. Мысли мои были заняты Женевьевой. Наши отношения потерпели полный крах, и я была разочарована. Потеря платья мало волновала меня по сравнению с начавшейся, как я чувствовала, потерей уверенности в себе. И, как ни странно, несмотря на этот дикий поступок, я ощутила новый прилив нежности к ней. Бедное дитя! Ей действительно не хватало ласки; она отчаянно пыталась привлечь к себе внимание. Мне пришло в голову, что в этом доме ее почти не понимали и не помогали — отец с презрением отверг ее, а няня безнадежно избаловала. Что-то нужно было предпринять — в этом я была убеждена. В своей жизни я не часто действовала импульсивно, но тогда я поступила именно так.

Я пошла к библиотеке и постучала в дверь. Ответа не последовало, поэтому я вошла и позвонила прислуге. Когда явился лакей, я попросила его передать графу, что хочу говорить с ним.

Только увидев удивление на лице лакея, я поняла всю глубину собственного безрассудства, но по-прежнему считала, что нужно срочно действовать, и все остальное мне было безразлично. После некоторого размышления, однако, мне захотелось, чтобы он вернулся и сказал, что господин занят, и встреча переносится на следующий день, но к моему удивлению, дверь открылась, и перед моим взором предстал граф.