Юлия Шилова - Женская продажность, или Мысли женщины вслух

— Бабуля, ну все хорошо!

— Да что ж хорошего-то, — всхлипывала бабуля. — Лежишь вся в бинтах, обстриженная, бледная, больная.

— Все обошлось. Успокойся, пожалуйста. Лучше скажи, как ты себя чувствуешь?

— Да мне-то что! Я уже старая. А вот ты еще молодая и такое несчастье…

— Ты у меня одна-единственная.

— Я вчера сама из больницы выписалась.

— Ну и зачем ты сразу ко мне поехала?

— Да как же я могла к тебе не приехать? Бедная ты моя девочка! Да что ж это такое творится! Вышла на работу в богатый дом и попала в такой переплет. Уж лучше бы ты в своем ресторане работала. Там бы никогда подобного не произошло.

— Бабуля, время такое. Сейчас за пустой кошелек убить могут. А тут дом, напичканный антиквариатом.

— Я понимаю, что время сейчас страшное, но ведь тебе и так в жизни досталось. Можно сказать, сирота. Ни матери, ни отца нет.

Бабушка достала платок и вытерла выступившие на глазах слезы.

— Бабуля, а ну успокойся немедленно! Сама вся больная. Ну куда тебе расстраиваться?

— А как не расстраиваться? — всхлипнула бабушка. — Не хотела я тебе говорить, но все же скажу. Мамки-то твоей больше нет.

— Как нет?

— Так вот, нет ее и все.

— Не поняла…

— Что тут непонятного? Сгорела твоя мать от водки, еще, оказывается, полгода назад. Я ведь раньше к ней приезжала, никто не открывал. Я, бывало, на лавочке посижу и уезжаю обратно к себе. А сегодня не выдержала и вновь поехала к ней. Думаю, с тобой такое произошло, может быть, она хоть вспомнит о твоем существовании, приведет себя в порядок и поедет вместе со мной в больницу.

— Ты к ней ездила?

— Ездила. Да только оказалось, что в квартире другие люди живут. Говорят, твоя мать квартиру продала. А они ее у нее купили.

— Как это? Там же я прописана.

— Я тоже хотела разобраться, как же такое могло произойти, ведь ты прямая наследница, но нынешние жильцы заявили мне о том, что на момент покупки квартиры в ней, кроме матери, никто прописан не был. Ты выписана была еще за несколько месяцев до продажи.

— Чертовщина какая-то. Так как же я могу быть выписана, если у меня в паспорте штамп о прописке стоит? Разве без меня могли выписать?

— Не знаю, внученька. Я уже ничего не знаю.

— Так это же беспредел какой-то!

— Беспредел, но, по-моему, ты осталась без квартиры.

— Да разве такое может быть?

— Сама говоришь, что сейчас такое время, что может быть все, что угодно. Я к соседям пошла, а они говорят, что мать и в самом деле продала квартиру и, если судить по рыночной стоимости, продала ее за гроши. Состоялась сделка купли-продажи. Через две недели после продажи ей нужно было со своим скарбом выехать и квартиру освободить. А там барахло такое… Сама знаешь. Его только сразу на помойку отправлять. Вот она всех местных алкашей и созвала это событие отпраздновать. Ее еще соседи стыдили, спрашивали, где она теперь жить будет, на свалке или на вокзале? Зачем задарма квартиру продала, лучше бы дочери оставила. Так она всем сказала, что купит себе домик в деревне и будет там спокойно пить на оставшиеся деньги и никому не мешать. Баба Зина ее стыдила, а вот многие соседи, наоборот, радовались, что наконец-то пьянь съезжает и на двери в подъезд можно ставить кодовый замок. Их тоже понять можно. Устали они от нее. Ой как устали! Кому нравится на эти пьяные рожи смотреть!

— А потом? Что было потом? Как она умерла?

— Так вот, она после сделки всех своих собутыльников собрала, устроила пир и сама на этом пиру сгорела.

— Умерла?

— Умерла. Ни матери, ни денег от продажи квартиры. То ли водка была суррогатная, то ли ей кто-то что-то в водку подсыпал, чтобы она откинулась, и деньги забрал. Собутыльники ее на тот свет и отправили. А в квартире теперь новые жильцы. Они даже слушать ничего не хотят. Меня на порог не пустили. Я краешком глаза только смогла заглянуть. Там очень дорогой ремонт. Говорят, что купили квартиру на вполне законных основаниях. — Бабушка тяжело вздохнула, вновь вытерла платком глаза, помолчала и продолжила: — Вот так тебе, Мариночка, с матерью не повезло. Не хотела она тебе помогать при жизни и оставила она тебя ни с чем после смерти.

— А почему соседи тебе не позвонили и не сообщили, что она умерла?

— А куда звонить-то? У нас в частном секторе телефонов нет. Баба Зина мне письмо писала, а оно, видимо, не дошло. Где-то на почте затерялось.

— Я же тебе мобильный купила.

— У соседей не было моего номера. Да я с ними особенно не общалась. Там все новые. Все старые жильцы в основном разъехались. Въехали другие, а они не то что общаться, они здороваться не хотят. Мать твоя меня в последний год уже даже на порог не пускала. Сколько я ей в дверь звонила — даже открывать не хотела. Только в окно с кем-нибудь из своих собутыльников посмотрит и жестом показывает, чтобы я проваливала и больше не приходила. Она уже совсем деградировала. Я как-то к одному соседу постучала, новенькому, хотела узнать, как там его соседка поживает, а он как узнал, что я мать его спившейся соседки, да как стал крыть меня трехэтажным матом. Жуть просто! Мне ни за что досталось. Хотя трудно говорить, что ни за что. Ведь это я такую непутевую дочь вырастила.

— Бабуля, ты здесь ни при чем. Ты, как могла, вкладывала в мою мать самое лучшее. Только это лучшее оказалось ей совсем не нужно. Она выбрала свой собственный путь. За что и поплатилась.

— Видимо, мать твоя своими пьянками и собутыльниками так всех достала, что ее весь дом ненавидел. Из хороших знакомых осталась только одна баба Зина, но она в основном у родственников живет. Ее квартира пустует.

— Бабуля, это что ж получается, что у меня даже прописки нет?

— Есть у тебя прописка, и никто тебя без твоего ведома выписать не мог. Как поправишься, мы с тобой в милицию пойдем, судиться будем, хотя кто его знает, сможем ли мы что-нибудь доказать или нет.

— Как это не сможем? Ведь это же уголовное дело!

— Не знаю, Мариночка. Биться будем, конечно, до конца. Сейчас везде деньги нужны, а денег у нас нет.

— Это что ж получается, что если у нас денег нет, то с нами можно делать все, что угодно?

— Да так уж и выходит, что без денег мы с тобой никому не нужны. За нас даже заступиться некому. Тех, у кого нет денег, можно бросить на произвол судьбы. Но ты сейчас не думай об этом, — погладила меня по бритой голове бабушка и вновь вытерла платком слезы. — Для тебя сейчас главное — выздороветь, оклематься, встать на ноги, а потом мы уже с тобой пойдем вместе искать правду по всем инстанциям.

— Бабуля, ты только не плачь, — умоляла я бабушку. — Иначе я сейчас сама заплачу. Самое главное, что мы обе живы.