Борис Мишарин - Куртизанки дорог

— Значит, все-таки, нефть их интересует, моя железнодорожная веточка?

— Нефть, Диана Сергеевна, нефть. Но Ковалев — не мафия и разбойными методами действовать не станет. Это не Испанец и будет запятые или многоточие в законе искать, на силовые методы не способен.

— Не способен говоришь, — ухмыльнулась Мурашова, — сейчас все на все способны. И Испанец легализовался, в большой бизнес залез, и Ковалев не так уж чист, как ты думаешь…

— Я так рассуждаю, Диана Сергеевна. Испанец — вор в законе и как бы он не легализовывался — все равно криминальный душок не исчезнет. А Ковалев бизнесмен, правда и от него попахивает, но, по большому счету, он не бандит. На силовые методы у него не духу — возможностей нет. А на поклон — это к тому же Испанцу — он не пойдет, понимает, что от обещанного пирога тогда ему ничего не достанется. Поэтому готовиться надо и к силовому, и к «законному», судебному захвату. Четко еще не ясна позиция Испанца — говорили они с Адвокатом только о том, что Мурашка, простите Диана Сергеевна, ослабнет в борьбе с Ковалевым. Это первая задача Испанца — стравить вас с Ковалевым. Этим вплотную Адвокат и займется. Как дальше Испанец поступит — не известно. Но, думаю, что нам удастся выяснить все вовремя.

— Да, обрадовал ты меня, Сереженька, задал задачку. Но задачки для того и даются, что бы их решать. Спасибо за информацию. Информирован — значит вооружен, — Мурашова подмигнула ему.

После ухода Рогова обеспокоенность и волнение исчезли, растворились в его рассказе. Осталась какая-то тревожная пустота. Совсем не та, не связанная с происками Испанца.

«Что это? — рассуждала про себя Мурашова. — Может долгое отсутствие мужика? — Она вспомнила Николая, сердце забилось чаще. — А, будь что будет… Что я — не баба что ли»?

Она порылась в сумочке, доставая салфетку, набрала его телефон.

— Добрый день, Николай, не ожидали?

— Честно скажу — ждал, но позднее.

— Не хотите нашу встречу продолжить?

— Хочу, конечно, хочу! Где, куда подъехать?

— Не беспокойтесь, за вами подъедут к тому же ресторану.

— Те двое, парочка за соседним столиком?

— Значит вы догадались, что это мои люди?

— Догадался. Только слишком поздно, когда они, как ошпаренные, следом выскочили.

— Хорошо, Николай, до встречи…

Будильник пищал требовательно и безжалостно. Вставать не хотелось, но Караваев пересилил себя. Впрочем, вставать ему не хотелось каждое утро кроме выходного дня. В выходной, как назло, какой-то черт поднимал его раньше обычного — и будильник не звенел, и на работу не надо, но просыпался он сам.

Сегодня плановый осмотр воспитанников. Осмотры проводились раз в месяц и побывать на нем должен был каждый в течение дня. Караваев все равно осматривал фактически каждого раз в неделю — кто-то приходил сам по нужде с обыкновенным насморком, кого-то он выбирал по внешнему виду или другим, только ему понятным, причинам. Но без внимания не оставался никто.

Степан Петрович давно бросил затею приготовления пищи самостоятельно. Все равно приходилось переться на кухню перед завтраком, обедом и ужином — снимать пробу. И сегодня он, как обычно, пришел в столовую, поел прямо на кухне и ушел в медпункт.

Там его уже ждали. Некоторые девчонки вставали рано, все равно делать нечего. Это особенно беспокоило Караваева. От безделья дрянные мысли могут посетить воспитанниц и тогда все пойдет насмарку. Летом заняты все, даже не хватает иногда рук на полевых работах. А зимой — кто-то ухаживает за коровами и телятами, кто-то работает в свинарнике, курятнике, на кухне, в кочегарке, моет полы. Вот, собственно, и все. Половина людей остается без дела. Парни заняты все, их не много, всего пятнадцать на тридцать пять девчонок и двадцать из последних вынужденно бездельничают. Чем их занять и занять так, чтобы пригодились им в будущем полученные навыки.

Он прошел в свой кабинет, накинул халат и пригласил первую. Пока она раздевалась, читал историю болезни, освежая в памяти все нюансы.

Воспитанница вышла из-за ширмы, кокетливо вильнула бедрами и присела на стул напротив доктора, предварительно отодвинув его немного назад, чтобы видны были ноги. Караваев взглянул на нее — внешний результат отличный. Давно исчезли синяки и кровоподтеки, следы от постоянных уколов в вену зажили, но все еще оставались гиперемированными пятнами в определенных местах. Тело посвежело, порозовела кожа и исчезла пастозность. Раньше, до прибытия в центр, глянув на ее голую, можно было сказать: «Извините, но я столько не выпью». В несвежей, мягко сказано, одежде, иногда в каплях крови, в синяках и ссадинах она выходила на дорогу только в темное время суток. Понимала, что при свете ее никто не снимет. А сейчас все ушло, девушка с красивым телом — любо дорого посмотреть.

— Ну… и что ты мне этим хочешь сказать, Зинаида? — обратился Караваев к воспитаннице. — Что ты красивая и ножки у тебя прелесть — я и так знаю. Не выколупывайся, снимай чулки и ложись.

— С вами хоть куда, доктор.

Она скинула чулки с поясом и легла на кушетку.

— Тьфу, ты холера… На кресло ложись. Я же сказал — не выколупывайся.

Караваев осмотрел ее промежность. От постоянных нестерильных инъекций в одно место лимфоузлы воспалились, по ходу иглы образовался своеобразный накатанный жгут-канал с открытой небольшой ранкой. Такой она поступила в центр. Сейчас все это ушло, испарилось и только еле видимые синеватые жилки просматривались для опытного глаза кое-где на голени. Стенки мелких кровеносных сосудов потеряли свою эластичность и кровь застаивалась синевой в сосудах.

Степан Петрович пропальпировал лимфоузлы — в норме. Потрогал коричневатое пятнышко в промежности — оставшийся след от проторенной уколами дорожки. Замечательно, все зажило.

Зина вдруг тяжело задышала, схватила его руку и прижала к влагалищу. Лицо исказилось в судороге и глаза просили, умоляли не отталкивать ее.

— Ладно, — произнес, начавший то же возбуждаться, Караваев. — Домой вечером заглянешь. Все, иди.

Зинка подскочила с кресла обрадованная, напевая что-то про себя, одевалась по-быстрому, подпрыгнула, словно козочка, отряхнула юбку, сделала лицо серьезным и вышла, как ни в чем не бывало.

«Вот, блин, ребенок», — усмехнулся про себя Караваев. Вздохнул тяжело — осмотр только начинался, а он уже возбудился, забыл назначить Зинаиде мазь от венозного расширения и тромбофлебита. «Черт те что творится, — подумал он. — Ничего, дома ей мазь отдам». И решил прекратить в будущем массовые медосмотры. На них шли девчонки, как на праздник, одевались в лучшее, всегда что-то короткое и соблазнительное. Выставляли свои ножки напоказ, виляли бедрами, оголяли груди и ухмылялись заинтересованно — не импотент же он. Обсуждали его поведение в кулуарах, спорили, доказывали что-то друг другу, но пока похвастаться успехами не могли. Словно массовый психоз публичного соблазнения обуял девчонок древней профессии, но внутри себя каждая рассуждала несколько иначе — хотелось теплоты, ласки, заботы. И не для всех — для себя лично, без надуманной сексуальной показухи.