Лариса Соболева - Миф о вечной любви

Настала вторая пауза, тяжелая и безнадежная. Эту спонтанную минуту молчания тревожили, помимо скорби, и житейские вопросы, которые не произносились вслух, но волновали каждого: что с ними-то теперь будет, кто станет во главе фирмы и когда?

Бледный Борис, сидя на подоконнике, курил, часто затягиваясь. Римма Таировна плакала, ведь слезы привносят в душу относительное равновесие, оставшиеся двое управляющих сидели в креслах, низко опустив головы. И молчали, молчали… а офисные аппараты трезвонили как никогда, но их не слышали.

– А, вы в сборе… – тускло произнес невесть откуда взявшийся Андрей. Но и на его внезапное появление они никак не отреагировали, не бросили даже дежурного «здравствуй». – Я все знаю…

– Интересно, откуда? – пробубнил под нос Борис.

– Слухи, – мрачно объяснил Андрей. – Народ любит страшные истории, передает их из уст в уста…

Бог знает, что не понравилось Борису, Андрей не вложил двоякого смысла в эту фразу, а использовать устаревшие слова – привычка у него такая, любит он выделиться из общей массы. Вероятно, на Бориса повлияла давняя антипатия, и он завелся:

– Хочешь сказать, что ты расстроен?

– А ты полагаешь, я радуюсь? – кинул встречный вопрос без всякой враждебности Андрей.

– Полагаю, ты отомщен за увольнение, и, зная тебя, берусь предположить, что ты принял смерть шефа как возмездие.

– Придет же в башку такая дурь, – презрительно фыркнул Андрей, что подействовало на Бориса, как сухая ветка на пламя костра:

– Почему дурь? Почему только твоя точка зрения верна? Почему ты не даешь права другим иметь свою, отличную от твоей? Почему оскорбляешь всех высокомерием, ты кто? Ты кто такой?

Борис накачал себя достаточно, ему не сиделось на месте, он спрыгнул с подоконника и, уперев руки в бока, вздернул подбородок и вызывающе усмехнулся. У Андрея сжались кулаки и заиграли желваки на скулах.

– Мальчики! – запаниковала Римма Таировна, перестав плакать и переводя беспокойный взгляд с одного на другого. – Мальчики, не ссорьтесь, не время и не место…

– А ты никто, ноль. – Борис явно провоцировал Андрея на кулачный диалог. – Что и подтвердилось твоим увольнением. У тебя мания величия, как у всех, страдающих комплексом неполноценности…

– А в тебе говорит злоба, характерная для бездарей, – понесло и Андрея. – Я-то свой сектор содержал в идеальном состоянии, в отличие от тебя…

– Чего ты притащился сюда? Позлорадствовать?

Последняя капля переполнила чашу терпения. Андрей, несмотря на невысокий рост, бросился на высокого Бориса и умудрился повалить его на стол. Бухгалтерша завизжала, отскочив к стене с легкостью пушинки, два управляющих тоже взлетели со своих мест и замерли, не зная, что делать.

А Борис покраснел до оттенка свеклы, он не ожидал от Андрея ни ловкости, ни исполинской силы, и внезапность рождает растерянность. В первый момент он даже не сопротивлялся, а чуть позже, задыхаясь, услышал крик Риммы Таировны:

– Что вы стоите?! Они ж поубивают друг друга.

На драчунов навалились парни, и вдруг раздался спокойный мужской голос:

– Добрый день. Меня зовут Юрий Петрович Крайний, я следователь, вот мое удостоверение… А что это у вас тут, господа, происходит?

7

Вторгаться в чужой коллектив, где тебя совсем не ждут, нелегко, старожилами новое лицо воспринимается как угроза их положению и зарплате. Михайлов предупредил, что это самый неблагополучный парк, который надо кардинально обновлять, – имелись в виду не только машины.

Он показал ей три микроавтобуса, которые нуждались в диагностике, и, приказав технику принести набор инструментов, оставил Саньку одну. Обычно она переодевалась в рабочую одежду, но не здесь же, под обстрелом глаз. На ней были чистые джинсы, кожаную куртку она сняла и положила на сиденье, надела джинсовую, изрядно потертую и в застарелых пятнах, закрепила на талии льняное полотенце, услышала «Повариха» и смешок. Натянула перчатки… Ощущение было, будто она находится в непролазных джунглях, где каждый зверюга выжидает момент, когда она зазевается и ее можно будет слопать.

Санька обследовала первую машину, довольно быстро выяснила причину поломки, вторую маршрутку много дольше изучала. Когда же копалась в третьей, к ней подползли двое, наверняка подружившиеся с зеленым змием, если судить по их синюшным носам, но явно не конченые алкоголики, иначе не работали бы здесь. Длинноносый с маслеными глазками и худой, как швабра, сладко пропел:

– Это ж кто тут у нас такой?

Санька проигнорировала его, как и второго, демонстративно наклонившегося, чтоб рассмотреть ее. Но он настолько бесцеремонно это сделал, приблизив свою противную рожу, ко всему прочему, задышал черт-те чем прямо в ее лицо, что Санька вынужденно выпрямилась и сочувственно спросила:

– Тебе плохо? Вызвать врача?

– Не. Вот если б ты меня полечила…

И он выпрямился, улыбочку нацепил – типа он юморит. Санька их не боялась, конечно, они просто вызывали у нее жалость. Вот стоят два окурка, им лет – примерно как Глебу, а на них без слез смотреть нельзя. Но полагают, что оба хоть куда, смелые, остроумные.

– И меня полечи. – Длинноносый туда же. – Лаской…

– Уф… – Санька вздохнула, потом произнесла озадаченно: – Неужели я так плохо выгляжу, что вы ко мне пристаете?

Остатками мозгов «юмористы» силились понять, что она имеет в виду, посему на их физиономиях заморозились улыбки, а молчание означало: они в недоумении. Санька едва сдерживала смех. Окончательный перевод с русского на русский так и не был произведен, а свое реноме терять не хотелось, и длинноносый разрядил молчание смешком, разумеется, работая на тех, кто исподволь наблюдал за этой сценой:

– Хе-хе… Мы к тому, что такими нежными ручками не гайки закручивать надо, а другими игрушками баловаться… что ниже пояса…

Раздалось одобрительное ржание, Санька разозлилась, так бы и врезала хамам, но рукоприкладство она оставила на крайний случай, если совсем не поймут. Второй просек, что девушка зубами скрипит, и спросил:

– Че, не нравимся?

– Значит, так, господа усохшие мачо! – громко обратилась она ко всем, кто не участвовал в «знакомстве». – Пока не вижу, что в вас могло бы мне понравиться. Но если вы помоетесь, почистите зубы, побреетесь, наденете чистую одежду, то я, пожалуй, еще разок посмотрю на вас и, может быть, вылечу, если кто-то мне понравится. Но при этом неделю не пейте, иначе меня реально стошнит. И отъешьтесь, а то вдруг вы больные какие, сдохнете от счастья, что же я потом вашим женам скажу? Свободны.

После столь беспрецедентной наглости у обоих челюсти отвалились, а ржание раздалось уже в пользу Саньки – раунд она выиграла, приставалы вразвалочку отошли.