Моника Маккарти - Властелин ее сердца

Более светлое нижнее платье было в гораздо лучшем состоянии, за исключением подола, который выглядывал из-под верхнего платья. Но Розалин не собиралась снимать верхнее платье – ей нужны были все слои одежды, чтобы не замерзнуть. Фасон обоих платьев был с очень обтягивающими рукавами и лифом, и она не без труда ослабила шнуры верхнего платья на груди и нижнего платья на боках, чтобы добраться до сорочки.

Оторвав столько ленточек, сколько могла достать, Розалин засунула их в кошелек, все еще свисающий с пояска на талии. Потом, встав на колени у берега, она опустила руки в ледяную воду и плеснула ее себе в лицо. Вода была очень холодной, но бодрящей. Розалин мыла лицо до тех пор, пока вода не перестала быть серой от сажи.

Было так приятно чувствовать себя чистой, что Розалин подумала, не вымыть ли ей волосы, но побоялась подхватить простуду, разъезжая верхом с мокрой головой. Однако она воспользовалась возможностью вымыть верхнюю часть тела, насколько это было возможно с распахнутой одеждой.

Она была так поглощена своим занятием, что не услышала, как Бойд подошел к ней.

– Пора ехать. Мужчины уже…

Его голос замер. Розалин потребовалось несколько мгновений, чтоб понять, почему. Она вскочила с колен и обернулась, не думая. Его взгляд остановился на ее груди и замер, как и его голос.

Быстрый взгляд вниз объяснил ей причину. Ее сорочка была насквозь мокрая после мытья. Тонкая, почти прозрачная ткань облепила ее грудь, в мельчайших деталях обрисовывая каждый изгиб, каждый контур, каждый сантиметр тела. Розалин с таким же успехом могла быть обнаженной.

Она втянула в себя воздух, что было ошибкой, поскольку только подчеркнуло рельефность ее груди.

Робби издал тихий звук, словно от боли, и это заставило каждый дюйм ее тела загореться, как будто ее обдало пламенем.

Розалин сделала движение, чтобы прикрыться, но он схватил ее за запястье:

– Не нужно. О господи! Пожалуйста, не нужно.

Ее снова бросило в жар, который, казалось, исходил от него горячей, расплавленной волной, заставляя твердеть ее соски.

Робби издал глубокий страстный мужской стон – она почувствовала прилив чего-то горячего и влажного между ног. Это что-то накапливалось, становясь все горячее и болезненнее.

Его лицо стало жестким, пронзительным, более опасным, каким она его еще не видела. Казалось, весь налет цивилизации сорван и не осталось ничего, кроме неистовства примитивного самца.

Он смотрел на ее грудь, словно никогда не видел ничего настолько желанного. Как будто он с трудом сдерживался, чтобы не дотронуться, не завладеть ею.

Когда и взгляды встретились, Розалин испытала шок, словно молния ударила в позвоночник. Никто никогда не смотрел на нее с таким неприкрытым вожделением. Воздух был заряжен чем-то, чего она не понимала. Неистовство эмоций, захвативших их, было всепоглощающим.

Мужчины хотели ее и раньше, но так – никогда. Сейчас это было дикое, опасное и неуправляемое желание, отличное от всего, что она когда-либо испытывала, и на мгновение это испугало ее.

Робби пугал ее. Розалин хотела думать, что знает его, но Робби Бойд, закаленный воин, был вовсе не благородным повстанцем, за которым она наблюдала, когда была девочкой. Она была наедине с одним из наиболее устрашающих мужчин в Шотландии, разбойником, варваром. Она была полностью в его власти, и неопределенность ситуации, ее собственная беззащитность наполнили ее холодом ужаса.

Глава 8

Робби потребовалась минута, чтобы понять, что он пугает ее.

Перед этим он был совсем потерян. С того момента, когда она обернулась, с каждым дюймом этой мокрой сорочки, облепившей ее грудь, у него в голове не осталось ни одной рациональной мысли. Для мыслей просто не было места, настолько его голова кружилась от сладострастных представлений.

Дьявол! У него в голове не было места ни для чего с момента, когда он увидел ее. Даже сны его были о ней. Образ ее заставил его проснуться возбужденным и беспокойным этим утром. Образ ее приходил к нему в течение дня слишком часто. Образ, который, как оказалось, был далеко не таким впечатляющим, как реальность.

Этот образ будет преследовать его до конца жизни. Женская грудь, которую он увидит в будущем, будет страдать от сравнения с ее грудью.

Самое смешное в этом было то, что Розалин совсем не была похожа на его идеал. Робби любил женщин высоких, полнотелых, с нежными сочными сосками. Ему нравилось зарываться головой между мягкими холмами плоти, смотреть, как они подпрыгивают и колеблются, когда он движется внутри тела. Ему нравилось брать в рот большой твердый сосок и играть с ним зубами и языком.

Не то чтобы он был против разнообразия. Но его идеал был таким.

До настоящего момента. Два идеально закругленных холмика ее груди были далеко не пышными. Они полностью утонут в его руке. Но форма была идеальной – филигранной в каждой детали. Природа была готова посрамить любого греческого скульптора.

Холмики были высокими, круглыми и твердыми, идеально соразмерными ее грудной клетке и талии, соски – маленькими, светло-розового цвета. Когда они затвердели под его взглядом, то были не больше жемчужин. Не много, чтобы покусывать между зубами, но Робби мог бы почувствовать крохотные кончики на своем языке. Ему понадобилась вся сила воли, чтобы не протянуть руку и не потрогать сосок пальцем, не обвести сморщенный кончик, не ущипнуть его нежно и не проверить, такой же он идеальный на ощупь, как и на вид.

Он будет идеальным. Господи, Бойд знал, что будет.

Робби чувствовал себя, как ребенок, приоткрывший дверь и увидевший комнату, заполненную сладостями, которыми он может объедаться. Господи, ее грудь была такой нежной! Нежной и так дьявольски созревшей, что у него перехватило дыхание.

Ее кожа была похожа на свежие сливки – гладкая и бархатисто-белая. Господь придумал идеальную пытку для мужчины: он дополнил маленькую родинку над ее губой еще одной – над ее левой грудью. Робби не знал, которую хочет поцеловать первой, но он только об этом и думал.

Кровь стучала в висках. Бойд трепетал от желания. Увидев ее такой, Робби утратил контроль над собой. Его влечение к этой девушке не поддавалось разуму. Его телу было все равно, что она англичанка, что она сестра Клиффорда, что дотронуться до нее будет самой большой ошибкой в его жизни. Все, чего желало его тело, – это провести руками по ее нежной коже, пока она не станет такой же горячей, как и его, пока ее щеки не разрумянятся и губы не приоткроются от наслаждения, пока ее бедра не прижмутся к его бедрам в молчаливой мольбе, пока он не откроет ее своими пальцами – а может быть, своими губами – и сделает ее влажной для вторжения. Он не остановится, пока не удовлетворит ее, пока она не выкрикнет его имя и пока трепет удовольствия не затихнет в ее выдохшемся теле.