Мэри Стюарт - Не трогай кошку

– Любимый! Любимый, ты здесь?

Единственным ответом были слова Кэти, храбро идущей за мной, как паж Венцеслава:

– А зачем вообще делают лабиринты? Просто для забавы?

– Этот сделали для забавы. Было модно устраивать в саду всякие штуковины вроде лабиринтов и гротов, греческих храмов. Но сама идея, кажется, очень древняя. Когда-то существовал лабиринт на Крите. Не знаю, был ли он первым. Согласно легенде, его придумал Дедал для царя Миноса, чтобы прятать там Минотавра.

– О да, я слышала. Я читала страшную книжку Мари Рено... А может быть, это было хранилище для чего-то? Как вы думаете, – спросила дочь «воротилы», – это не могло быть чем-то вроде первобытного сейфа? Знаете – в середину прячут сокровища, и даже если вор найдет их, то все равно умрет от голода, заблудившись на обратном пути.

Я рассмеялась:

– Это мысль! Но в центре скорее может оказаться могила, а не сокровища. Я где-то читала, что лабиринт придумали как путь, по которому умерший уходит в мир духов. И в центре лабиринта уже ничто не потревожит тебя, ты достигнешь места вне мира, где ничто не имеет отношения к живым.

– Другими словами, ты умрешь?

– Да. Как корабль, заблудившийся в колдовском тумане и нашедший Чудесный Остров. Говорят, компас в лабиринте не действует.

– Боже мой! А вы проверяли?

– Боюсь, что нет.

– А вы в самом деле входили туда и выходили обратно?

– Много раз.

– Тогда и я рискну! – радостно воскликнула Кэти. – О, смотрите, тут ворота. Куда они ведут?

Там и сям в густых изгородях виднелись высокие узкие ворота выше человеческого роста. Я толкнула одни, но они оказались заперты. Со своего насеста сердито слетели крапивники.

– Эти ворота были сделаны для садовников, – сказала я, – но ими пользовались, когда кто-нибудь забирался внутрь и не мог выйти.

– Они все заперты?

– О да, и ключи давно потеряны.

– А вы уверены, что помните дорогу? – с некоторым сомнением спросила Кэти.

Я рассмеялась:

– Почти. Но мы сможем забраться на крышу и кричать оттуда.

– Если доберемся.

– Да, если доберемся, – согласилась я. – Нет, сюда, путь к павильону здесь.

– Но так мы пойдем назад, к дому! Я вижу трубы!

– Знаю, но так и надо. Вечером сможете проследить по гербу на камине.

– Если когда-нибудь снова увижу камин. Ладно, полагаюсь на вас. Это напоминает «Алису в Зазеркалье»: нужно повернуться спиной к павильону, и обнаружишь, что пришел к самым его ступеням... О!

Прямо перед нами, за последним сводом темных тисов, где из травы и полевых цветов солнечный луч выхватывал яркий клочок зелени, среди цветов поднималась изящная лестница павильона Уильяма Эшли.

Павильон зарос травой и мхом и имел такой же заброшенный вид, как и лабиринт, но сохранил свое очарование. Деревянный, с крутой крышей из просмоленной дранки, со временем он приобрел серебристый оттенок. Конек крыши казался зубчатым от резных раковин, а по углам изогнулись дельфины, готовые выплюнуть через водостоки дождевую воду. Сами водостоки покоробились и потрескались, и на них выросла целая коллекция полевых цветов. Со всех четырех сторон павильон окружала веранда, огороженная балюстрадой и защищенная нависающей крышей. Переднюю дверь украшали резные панели и очаровательное дверное кольцо, которое держала в пасти голова леопарда. По обе стороны двери были расположены два высоких окна, закрытые решетчатыми ставнями из деревянных реек. Вьющиеся по деревянным столбам и перилам жимолость, ломонос и прочие растения почти замуровали окна и двери. Раздвинув стебли, мы поднялись по ступеням.

– Не трогай кошку, – сказала Кэти и через мое плечо протянула руку к кольцу в пасти леопарда. Она резко постучала в дверь.

Не много найдется таких неживых, глухих звуков, как стук в дверь пустующего дома. У меня по коже пробежали суеверные мурашки, и я инстинктивно попыталась остановить Кэти. Но та, как ни в чем не бывало, улыбнулась мне:

– Чтобы разбудить Испорченного Эшли. А что?

– Да ничего. Просто я немножко испугалась. Вообще-то лучше никого не будить, если они спят.

– Но вы вроде бы сказали, что здесь нет никаких призраков.

– Я ни разу не встречала. Но если Эшли где-то бродят, то именно тут.

– Что ж, проснулся он или нет, но нам не ответил, – сказала Кэти. – Вы не возражаете, если я попробую открыть дверь?

– Нет, но она заперта.

– Вы правы. И что же, мы не сможем попасть внутрь?

– Можно пролезть в боковое окно. Вон там.

Нам удалось открыть ставни в южном окне; мы влезли внутрь и раздвинули шуршащие ветки, чтобы впустить свет и воздух.

Павильон был больше, чем обычно бывают постройки подобного типа. Когда-то, конечно, он был изысканно обставлен, но теперь никакой мебели в нем не было, кроме нескольких относительно нестарых садовых принадлежностей, стола, раскладушки да пары витых стульев.

– Ну вот мы и здесь, – сказала я. – Боюсь, довольно прозаическое окончание романтического путешествия.

– А это и есть тот стол, за которым он писал свои стихи?

– Сомневаюсь. Этот – поздневикторианский. Боюсь, все подлинное утрачено.

Глаза Кэти уставились на впечатляющую картину оставшегося – потолок из огромного зеркала, обрамленного позолотой и установленного на искусно отлитом карнизе. Его заляпанная и засиженная мухами поверхность была слегка наклонена, а грязный позолоченный орнамент, казалось, поддерживался только птицами, лентами и гирляндами роз. Стекло ловило солнечный свет из открытого окна и отбрасывало ромбы рассеянного света на пол и под раскладушку.

– Несомненно, это было с самого начала? – спросила Кэти. – Отличная идея – повесить зеркало на потолке! Если бы в скобах на стенах горели канделябры, здесь было бы совсем светло. А тут есть какие-нибудь старинные картины?

– Да, боюсь, что есть.

– Боитесь?

– Тут есть несколько довольно непристойных гравюр, – сказала я. – А это зеркало на самом деле ничуть не романтично. Оно определенно старое и, думаю, было установлено Испорченным Эшли, сыном Уильяма и Джулии. Оно скорее дает представление об оргиях, которые здесь устраивались, и о девицах, которых Ник сюда водил, пока брат одной не застрелил его. Гравюры тоже напоминают об этом, и на них изображено зеркало над кроватью.

– Но ради бога, зачем это понадобилось? – сказала Кэти, поворачиваясь на каблуках. – Не могу представить, что может быть интересного в парочке, занимающейся этим. А вы?

– Надо думать, просто отвратительно.

Она снова медленно повернулась на каблуках и грустным взглядом обвела запущенную комнату, где гуляло эхо.

– Да, совершенно прозаический конец.