Мэри Стюарт - Не трогай кошку

Он оторвался от своего кофе. Я ошиблась: его внимание – все, целиком – сосредоточилось в этой комнате. Явственно ощутив это, я замолкла.

– Да, мисс Эшли?

– Я хотела кое о чем спросить вас. Можно как-нибудь устроить, чтобы я ненадолго зашла в библиотеку? Я хочу просмотреть семейные книги в запертых секциях. Их скоро придется рассортировывать... Это ничего?

– Да, конечно, – сказал Джеффри Андерхилл. – Дом ваш, вы знаете это. Вам не требуется моего разрешения, чтобы пользоваться вашей частью дома. И этой частью, если нужно. Эмори говорил вам, что мы с ним собираемся чуть попозже поговорить о продлении найма? – Да, говорил.

– Ну а пока можете забыть о нашем присутствии. Ходите, куда хотите. Да, а как с ключами? Возьмете мой комплект?

– Нет, спасибо. – Я выудила связку из сумки. – Я могу взять у Роба.

– Хорошо. Тогда с экскурсантами не возникает никаких трудностей. – Он взял у меня ключи и положил на кофейный столик перед собой. – Стефани, ты не отнесешь их сегодня экскурсоводу?

– Не беспокойся, дорогой, отнесу, – пообещала она и тоже начала убеждать, что они будут рады пустить меня куда угодно и что все поместье в моем распоряжении.

Ее прервала Кэти, которая деловито изучала у камина план лабиринта:

– «Не трогай кошку...» Странный девиз, не правда ли? Эмори назвал его загадочным. Я бы сказала, высокомерный. Что он значит? Что это за кошка, которую посадили в лабиринт? Она больше смахивает на тигра!

– Тут история вот какая, – сказал Джеймс. – Это шотландская дикая кошка. О них существует много историй, но несомненно одно: их нельзя приручить, даже если оторвать от матери, пока они еще слепые и сосут молоко. И их лучше не трогать – в перчатках или без. – Боже! – воскликнула миссис Андерхилл.

– Немножко нелепо, – заметил ее муж. – Похоже, в этих краях долгое время носили бархатные перчатки.

– Да, – сказала Кэти. – Как шотландская дикая кошка могла попасть сюда, в центр Англии? И что значит «кроме как в перчатках»?

– Это значит «не трогай без перчаток», – ответила я. – Раньше так выражались. Девиз принадлежал – и, полагаю, по-прежнему принадлежит – шотландскому клану Чаттан. Один из Эшли женился на девушке по фамилии Мак-Комби из этого клана. Это была прекрасная девушка, и он был от нее без ума. Для нее он перестроил поместье, сам дом и построил павильон в лабиринте... Сам лабиринт тогда уже был; где-то есть гравюра восемнадцатого века с изображением посадок и небольшой классической беседки посередине, имитации римского храма. Уильям Эшли снес ее и построил павильон, который и стоит там по сей день. Наверное, новый он выглядел прелестно. Уильям построил его как летний домик для Джулии, он поднял его, чтобы она могла сидеть там и поверх изгородей смотреть на лабиринт.

– Наверное, потому он и поместил шотландскую кошку в середину лабиринта на гербе, – сказала Кэти.

– И он взял девиз ее семьи? – спросила миссис Андерхилл. – Как романтично! Но разве остальные Эшли не возражали? Ведь у них, конечно, был свой девиз?

– О, конечно. Но странно, что он был очень похож: «Тронь меня, кто посмеет», и на гербе было что-то вроде леопарда, поэтому, наверное, бедному Уильяму показалось естественным воспользоваться совпадением и везде понаставить герб Джулии вместо своего.

– Почему «бедному»? – спросила Кэти. – Что с ним случилось?

– Они недолго прожили вместе, – сказала я. – Джулия умерла вскоре после постройки павильона. И у него появилась странная привычка запираться в нем и перегораживать некоторые дорожки в лабиринте; там он погружался в свои писания. Он писал стихи и ей. Эти стихи собраны в маленькой книжечке, которая хранится в закрытой секции библиотеки, она называется «Новый Ромео своей Джульетте». Уильям воспевал Джулию как Джульетту. Ее портрет можно увидеть на главной лестнице, там Джулия изображена на фоне лабиринта.

– Да, действительно романтично! – своим нежным голоском прощебетала миссис Андерхилл. – И это мой любимый портрет. Вот бы интересно посмотреть на павильон, если вы действительно уверены, что найдете путь...

– О да! – воскликнула Кэти. – Скажите, что возьмете нас туда, пожалуйста, Бриони!

– Конечно. Пойдемте прямо сейчас, если хотите. Но только, Кэти, вам бы нужно надеть что-то такое, чего не жалко. Потому что потом одежду придется выбросить, так как она превратится в лохмотья.

Девушка улыбнулась:

– Вы, англичане, самый вежливый народ. А то я не знаю, что вы подумали про мой свитер. Не притворяйтесь, будто не поняли, что это мои самые крутые вещи. Заплаты пришиты специально самим Бонвитом Теллером.

– Вы очень нас обяжете, – решительно проговорил ее отец, поднимаясь, – если этот свитер превратится в клочья, так что даже Кэти откажется его носить.

– Постараюсь, – ответила я, а Кэти, рассмеявшись, обратилась к моему брату:

– Эмори, пойдешь?

– В другой раз, – ответил Джеймс. – Нам нужно кое-что обсудить с твоим отцом.

– О'кей. Я только переобуюсь, Бриони.

И она выбежала из комнаты.

Миссис Андерхилл, увидев, что я посматриваю на ее кремовый льняной костюм, покачала головой:

– В другой раз – с радостью. Но сейчас, если не возражаете, мне нужно кое-что сделать.

– Если это «кое-что» включает мытье посуды, позвольте мне помочь вам до ухода.

– Нет, определенно не стоит. Для чего же существует посудомоечная машина? И посмотрите, сколько здесь посуды: мытье займет полторы минуты, и ни секундой больше. Идите с Кэт и забудьте об этом. И не уходите к себе, не заглянув к нам. Это было бы чудесно. Пусть Кэт приведет вас к чаю.

Она ушла, и Джеймс укатил сервировочный столик. Джеффри Андерхилл, попрощавшись, ушел за ними. Я ждала Кэти, глядя, как в камине тлеет побледневшее на солнце полено, и мне вспоминался голос герра Готхарда, слова про ручей Уильяма, который мог оказаться вовсе и не ручьем, и про кошку, которая могла оказаться – а могла и не оказаться – Кэт Андерхилл.

Чтобы из павильона был виден лабиринт, павильон пришлось поднять на сваях, как водонапорную башню. Тисовые стены лабиринта имели футов восемь в высоту, их не подстригали уже лет десять, и они склонились верхушками друг к другу, нависая над дорожками, от чего превратились в черно-зеленые туннели. Ноги путались в бледной, изголодавшейся по солнцу траве и чахлом крестовнике, обильно разросшемся здесь вместе с крапивой. Летом из-за этих зарослей и удушающей пыли с вечнозеленых ветвей лабиринт был непроходим, но сейчас главную опасность представляли сидящие на ветвях птицы. Их было полно на живых изгородях, и когда мы проходили, птицы с сердитым шумом разлетались во все стороны. Запах потревоженных тисов напоминал густой дым. Там и сям на позолоту висящих на пушистых ветках крохотных шишечек падали лучи света. Огоньки спокойствия. Или это плоды? Нужно дождаться осени, и на темных ветвях зажгутся прелестные зелено-розовые желуди.