Татьяна Устинова - Селфи с судьбой

Повариха очень ему нравилась! Совсем не так, как поэтесса, но нравилась!

– Клавочка, вы в лес не собираетесь?

– А чё такое? Со мной наладился?

– Да, – признался Илья. – Возьмите меня с собой!

– Так давай, – окончательно развеселилась Клавдия. – Только я рано хожу, затемно ещё! Ждать не буду. Мне на работу надо.

– А когда, когда?

– Когда хошь! Хошь завтра?

– Хочу.

– Так заходи часиков… в пять. Не, в пять рановатенько, не развиднеется. В полшестого. Мой дом от плотинки крайний, с зелёной крышей такой. Сбегаем и к восьми вернёмся. Девчонки как раз тесто заведут, а тут уж и я подскочу. Иль ты шутишь?

– Ничего я не шучу.

– А корзина-то у тебя хоть есть, грибник? И ножик?

– Ничего у меня, Клавочка, нету!

– Оно и видно, что с Москвы! Ладно, всё возьму. А не придёшь, я без тебя уйду.

– Приду, приду, Клавочка! Я теперь без вас жить не могу! И не я один! Катерина рассказала, что она вас в Москву звала.

– Это которая генеральша-то? Точно, было дело! Езжай, говорит, со мной, у меня работа лёгкая, станешь нам готовить, а у нас народу всего ничего, дочь да сын. Чудные вы все, глядеть смешно! Куда это я поеду в чужой дом! На троих сготовишь, а потом чего? На диване лежать, телевизор смотреть! Ох, чудные!

– А почему генеральша?

– Да это я так ляпнула, – Клавдия вдруг вздохнула. – Уж больно важная дама! И вся такая прибранная всегда, как картинка. С мужем, говорит, Клавочка, я развожуся. Молодую, говорит, нашёл себе. А я ей: да такого не может быть, где глаза-то у него? На заду?! Это какая молодая с такой красотой сравнится? От мужики, все кобели-кобелюки! А ты? Женатый?

– Холостой.

– Плохо! – отрезала Клавдия. – Мужик, он чего? Он должен бабу любить, детей растить, дело делать! А холостой просто так небо коптит. А бабы небось по тебе сохнут. Какой век наш? Год-другой-третий, и уж старуха! Вон генеральша-то вся в соку, а муж, гляди, бросил, другую нашёл! Главное дело, с молодой ещё сколько лет прожить надо перед тем, как она в разум войдёт! А потом и она остареет, да ведь и не знает никто, какой она к старости-то окажется! Может, урод. А своя родная жена и красавица, и баба неплохая, с достоинством. И детям оно надо? Хоть они маленькие, хоть большие, а всё равно мамку с папкой любят. А тут папка другую-новую на порог, вот, дети, вам новая мамка. Ну, чего глядишь на меня? Не нравится, что говорю?

– Не нравится, – сказал Илья Сергеевич. – Мои родители всю жизнь ссорились. И сейчас ссорятся. Я их, Клавочка, из-за этого видеть не могу. Лучше б развелись давно!

Она поглядела на него, кажется, с сочувствием и закурила ещё одну папиросу.

– Я не женюсь никогда, потому что повторения не хочу, – зачем-то продолжал Илья. – Я не понимаю, зачем! Зачем два разумных и неплохих человека испортили жизнь друг другу и ещё третьему – мне.

– Ах ты, мальчишечка, – выговорила Клавдия и большой красной рукой неожиданно погладила его по голове. Он отшатнулся. – Да погоди ты, не прыгай. Осуждать-то проще простого. Ты вот как погляди: может, им так веселей живётся, мамке с папкой? Может, они не со зла, а от чувств? Оно, конечно, родители первым делом должны об детях думать, чтоб, самое главное, детям угодить, а всё остальное побоку.

– Вы шутите, – сказал Илья. – Вы же шутите?

– Да чего тут шутейного, парень?! Ну, ругались они, твои-то, и по сей день всё ругаются! Ты уж вон какой вымахал здоровенный, а они всё друг с дружкой отношения выясняют, а ты, выходит, ни при чём, вот и обижаешься на них. Так ты попробуй понять их маленечко. Может, им, наоборот, повезло – весело жизнь прожили, ни дня не скучали, всё базарили! А?..

– Какая-то вывихнутая философия, – сказал Илья Сергеевич злобно. – Нонсенс просто!

Клавдия захохотала и опять погладила его по голове.

– Так, гляди, в полшестого! Грибов наберём, я жарёху организую или, может, похлёбку. Осенние грибы душистые – страсть.

Она затушила окурок, поддёрнула необъятные чёрные брюки и двинула на свою кухню.

– А вот когда жениться будешь, – сказала она издалека и взбила жёлтые кудри, – тогда и приезжай за мной. Я с тобой в Москву поеду, вот те крест! И стол соберу, всю жизнь помнить будешь!..

– Спасибо, – пробормотал Илья Сергеевич.

Он подождал, когда за ней закроется дверь и в кухне начнётся ураган – он обратил внимание: как только Клавдия возвращалась, там начинались шум, грохот, хохот и как будто салютационная стрельба, – сел на качели и стал раскачиваться.

…Не имеет никакого смысла обдумывать слова деревенской поварихи! Да и что такого она сказала?! Но он растерялся перед ней и теперь не мог собраться, хотя по профессорской привычке приказывал себе сосредоточиться.

Качели поскрипывали – уить, уить.

…Катерина разводится с мужем. И что из этого следует? Ничего. Ей кажется, что Николай Иванович за ней следит. Может быть, следит, а может, и нет. Пропавшая папка, появившаяся картина. Приехавший Артобалевский, знаменитый продюсер. Он чуть не сбил Илью машиной, но довольно мило извинился.

…Кто из них имеет отношение к убийству Лилии Петровны? За что её убили?

Уить, уить. Уить, уить.

Что-то он то и дело теряет – степени, буквы, знаки! Или всё подряд?.. И как ему теперь разбираться, если директор пропал и досье, которое он передал, пропало тоже! Разумеется, можно и нужно ему позвонить, но Илья решил, что звонить ни за что не будет. Ему казалось, что позвонить – значит попросить о помощи, а он, Илья Субботин, ни в чьей помощи не нуждается.

Он поднялся с качелей и пошёл по детской площадке. Песок мягко и приятно осыпался под подошвами его сапог. Заросшая жёлтой травой дорога уходила в лес. Здесь было тихо и просторно, пахло грибами и опавшими листьями. Тоненькие берёзки стояли, не шелохнувшись, все в золоте, как будто в новеньких, жарко горящих монетах. Илья подобрал длинную холодную осиновую палку и время от времени ворошил ею листья – ему нравилась палка!..

Лес кончился неожиданно. Деревья расступились, и открылся неширокий пляж, а за ним круглое озеро. На той стороне синели ёлки, отражались в спокойной неподвижной воде.

Возле самой воды, на бревне, нахохлившись и спрятав руки в рукава тёплой куртки, сидел Матвей. Видно было, что сидит он уже давно. Илья подошёл и встал у него за спиной. Матвей не шевельнулся и не оглянулся.

Они смотрели довольно долго. Слышно было, как вода нежно и осторожно плещется в песок и в кустах возится птаха. Дунул ветер – тоже как будто осторожно, чтобы не спугнуть тишину, – листья посыпались в тёмную воду и поплыли.

– Когда я был маленьким, – сказал Матвей, – у нас с мамой была любимая история. Мама её придумала, и мы по очереди рассказывали друг другу про старую обезьяну и старого шкипера. Шкипер живёт с обезьяной на берегу моря. По вечерам ветер воет в трубе. Шкипер в ковровом кресле курит трубку и читает толстую книгу, а обезьяна копошится рядом. У неё такой ворсистый вытертый плед, у обезьяны. И глиняная пиала с орехами и сладкими финиками.