Луанн Райс - Песчаные замки
— Что я говорила в реанимации? — шепнула Агнес.
Брендан бережно и уверенно обнял ее одной рукой.
— Ты сказала, что молишься о видении. Чтобы понять, что делать. Сказала, что ждешь с двенадцати лет, когда твой отец сел в тюрьму. И попросила меня помочь.
— Чем?
— Снова свести вас в одну семью.
Глава 13
— Мам, можно позвать папу к обеду? — спросила Реджис, застыв в ожидании.
Мать не подняла глаз от раковины, в которой мыла помидоры с монастырского огорода. Держала каждый под холодной струей, потом клала на свернутое бумажное полотенце для просушки, рассеянно уставившись в окно. Один вопросик, и мать ушла куда-то.
— Мама!
— Не сегодня, Реджис.
— Почему? Он вернулся, сейчас здесь, на берегу, почему же не может прийти пообедать?
— Сложный вопрос, — ответила мать.
Реджис вытаращила глаза — руки матери дрожали, когда она брала очередной помидор. Это было видно даже издалека. Ей было трудно сдерживаться, но она взяла себя в руки, подставила томат под кран, положила на полотенце.
— Мама, мне двадцать лет, я выхожу замуж. По-моему, сумею понять.
Мать принялась за базилик, крупный растрепанный пучок с острым лакричным запахом. Одна из новых послушниц принесла его утром вместе с помидорами и цукини — молоденькая монахиня, не намного старше Реджис, если не ровесница; волосы спрятаны под белым платом.
— Мама! — настаивала Реджис.
— Девочки, мне не хочется отягощать вас своими проблемами, — сказала мать. — А это непростая проблема.
— Папино возвращение — непростая проблема? — переспросила дочь.
— Не надо сарказма, Реджис-Мария.
— Прости, — выдохнула Реджис. Хочется, чтобы все двигалось скорей: родители помирились и счастливо зажили, Агнес совсем поправилась, настал бы день свадьбы. Чтобы жизнь текла гармонично, как следует. Кошмар последних шести лет кончился, правда? От ощущения несправедливости из ее глаз брызнули слезы. Мать заметила.
— Нет, детка, ты меня прости. Я знаю, как тебе тяжело. Просто нам с твоим отцом необходимо кое-что уладить.
— Да ведь вы даже не пытаетесь! — воскликнула Реджис.
— Почему ты так думаешь? Я пытаюсь, он тоже. Мы разговариваем.
— Ругаетесь, ты хочешь сказать? Все слышали, как вы скандалили на берегу. По ветру неслись крики.
Мать несколько опешила.
— В самом деле?
Реджис кивнула, сердито вытерла глаза.
— Ты даже не понимаешь, что происходит.
— Ты о чем это? — переспросила Хонор.
— Мама, ты больше шести лет не была так счастлива. Постоянно работаешь в мастерской, обо всем забывая. Музыка играет. Мы ее по ночам слышим, радуемся. Заходили взглянуть на картину — она изумительна!
— Да? — нахмурилась мать.
— Да! И ты начала ее после папиного приезда.
Она уставилась на помидоры и базилик. А потом, к удивлению Реджис, заговорила. По-настоящему заговорила.
— Мы с твоим отцом полюбили друг друга совсем молодыми. Он был полон творческих сил и страстно жаждал жить. Я не знаю другого такого художника. — Хонор помолчала, подыскивая слова. — Он окунулся в жизнь с головой и меня увлек за собой. Превратил в искусство нашу семейную жизнь и вообще все остальное. Даже прогулка вон по тому холму оборачивалась удивительным приключением.
— Папа всегда такой, — пробормотала Реджис, вспоминая, каким холодным и тусклым был мир без него.
— Но, детка, меня это просто измучило. Я все время за него боялась. Жила, словно на тонком льду. Никогда не знала, где он поскользнется, а когда ты выросла, стала его повсюду сопровождать, то я начала постоянно бояться, что ты упадешь вместе с ним.
— Он меня удержал бы, — возразила Реджис.
— Вспомни, что случилось в Ирландии. Ты была в полном шоке, тебя двое суток била неудержимая дрожь. До сих пор видишь кошмарные сны. Знаешь, как часто кричала во сне?
— Потому что тосковала по папе. Потому что он был в Ирландии, а мы не имели возможности часто его навещать.
— Потому что ты чуть не рухнула в море с утеса, — напомнила мать. — И видела, как отец убил человека.
— Но почему же он не может прийти пообедать? — допытывалась Реджис.
Хонор взглянула на нее, как на маленького ребенка — с безнадежным сожалением.
— Забыла? — продолжала Реджис. — Ты снова пишешь, в глубине души зная, что это произошло потому, что твое сердце вновь ожило. Папа наполнил мир красками, сделал его живым, прекрасным, волнующим. Тебе это нравится ничуть не меньше, чем нам.
Глаза матери потемнели, словно старшая дочка задела чувствительный нерв.
— Утром пришла сестра Юлия с помидорами и базиликом, — продолжала Реджис, — и я пробовала угадать, сколько ей лет. Двадцать, максимум, двадцать один, чистая, благочинная в белых одеждах. Я смотрела ей в лицо и думала об Агнес. О своей святой любимой сестре, которая чуть не погибла в поисках чуда.
— Что ты хочешь сказать?
— Шутишь, мама? Не понимаешь? Агнес жаждет, чтобы ей явилось видение, как тете Берни. Верит, что нашу семью сведет вместе только Божественное вмешательство. Мы хотим, чтобы папа вернулся домой.
— Ох, Реджис…
— Мне известно одно: у нас с Питером не случится ничего подобного. Мы вечно будем вместе.
— Надеюсь, — сухо бросила мать, отчего Реджис пришла в ярость, в глубине души зная, что та думает иначе.
Она схватила ключи от машины и выбежала с кухни. Проезжая по длинной подъездной дорожке, смотрела на Академию, строго выдержанную в готическом стиле. Даже в яркий солнечный день крутом один камень, серый, темный, величественный. Шиферная крыша главного здания поблескивает сталью на жарком солнце. Шпиль капеллы темной иглой вонзается в небо. Монахини в черном, направляющиеся от монастыря к винограднику, напоминают тени. Хотя Реджис любит их, считая добрыми тетками, они вызывают у нее дрожь.
Она сказала, что отец вернул в мир краски. Но не в этот мир. Ей всегда нравилось жить здесь, но в данный момент тут темно, непонятно, обманчиво. Реджис промчалась мимо по пыльной дороге, проехала две с половиной мили от Академии до Хаббард-Пойнт. Остановилась перед железнодорожным шлагбаумом, сказала два слова охраннику, тот махнул, разрешая проехать, она дважды свернула налево.
Этот район Хаббард-Пойнт строился прямо на горном хребте, спускавшемся к проливу Лонг-Айленд. Коттеджи изящных пропорций, обшитые гонтом, с жалюзи леденцового цвета, стоят близко друг к другу в тени белых сосен и падубов, в окружении великолепных небольших садов, словно строители представляли их обитателей ближайшими друзьями.
Здесь живут счастливые семьи. По-соседски устраивают барбекю, пекут моллюсков, отмечают дни рождения. Дети дикими стаями гоняют на велосипедах, повизгивая только от удовольствия. Родители вместе ходят на пляж. Отцы стригут газоны, красят стены, одалживая друг у друга приставные лестницы, секаторы и прочее. Родители не расстаются, жизнь течет абсолютно нормально.
У Реджис пересохло во рту. Она везде чувствует себя чужой — дома с матерью, здесь, в Хаббард-Пойнт. Мать выросла на этом тихом безопасном берегу. Если ей нужно именно это, наверно, вообще не надо было уезжать отсюда.
Здесь впервые целуются подростки. Реджис знает, что до нее у Питера были подружки. С одной он позапрошлым летом обменивался любовными письмами. Она живет в Нью-Йорке. Недавно Реджис познакомилась с Алисией, признав ее самой шикарной в округе: она училась в одной школе с юными кинозвездами, однажды каталась на мотоцикле с Джошем Хартнетом. Ее отец, хирург, оперировал знаменитостей, играл когда-то в гольф с Дереком Джетером.
В худшие минуты Реджис гадала, зачем она нужна Питеру после такой девушки из Нью-Йорка. А когда спросила, он просто посмотрел на нее, как на полную идиотку, и объяснил:
— Затем, что я тебя люблю. Ты не такая, как все.
В желудке у нее что-то сжалось. Поэтому мать вышла за отца? Потому что он был не таким, как все? Реджис знает, что они с отцом во многом не такие, как все — мать права, это похоже на ходьбу по тонкому льду. Вдруг Питер, как мама, устанет от этого? Вдруг Реджис его замучит?
Но тут она вспомнила, с каким удовольствием он бегал под дождем и нырял в воду. Она видела в его глазах восторг, зная, что пробудила в его душе такую любовь и безумство, каких он себе даже не представлял.
Реджис довольно долго вела себя примерно, сдерживалась — не ныряла со скал, не лазила на шпиль, не плавала через пролив. Слишком долго уже была паинькой и теперь чувствовала, что вот-вот может что-нибудь выкинуть.
Она остановила машину у бровки тротуара и вышла. Услышав гремевшую в окнах верхнего этажа музыку, поняла, что Питер дома, набрала горсть гальки, бросила в стекло. В тот же миг заметила соседку, миссис Хили, которая стояла за своей живой изгородью, поливая сад. Они помахали друг другу, Реджис улыбнулась.
