Татьяна Устинова - Колодец забытых желаний

— Икона. Вы разве не видите?

— Да уж вижу, — сказала Виктория с сарказмом. — А вы что? Православный любитель икон?

— В какой-то степени, — пробормотал Олег, — в какой-то степени любитель.

— Дайте посмотреть.

Выпускать икону из рук Олегу не хотелось. Ну вот совсем не хотелось!.. И он просто повернул ее ликом к девушке. Она глянула насмешливо.

— Что это вы в нее так вцепились? Боитесь, что отниму?

Он пожал плечами. С ним уже давно — сто лет! — никто не разговаривал в таком тоне, и он… терялся немного.

За ширмой продолжали бормотать, и время от времени слышались немецкие ругательства.

— Василий Дмитриевич, мы пошли! — громко сказал Олег в сторону ширмы. — До свидания!

— Голубчик, простите великодушно, но как раз привезли ваш плафон, — залихватски соврал старик за ширмой, и Олег улыбнулся. — Да, да, непременно перезвоню, голубчик! Непременно! Как только увижу своими глазами, так сей же момент перезвоню!..

— Ну, дайте мне уже мой шарф, — приказала Виктория. — Или вы думаете, я сама буду его оттуда… стягивать?

— Да, да, всенепременнейше, голубчик, а супруге передайте поклон и уважение и уверения во всяческом…

— Держите ваш шарф, и где-то здесь была моя куртка…

— Вон на стуле что-то валяется, это не она?

— Вы не поверите, но как раз она.

— Да, да, голубчик вы мой, вынужден прервать, чтобы бежать. Плафон, знаете, вещица хрупкая…

Олег натянул куртку, не выпуская из рук икону. Ну, вот не хотелось ему ее выпускать!..

— Василий Дмитриевич, мы пошли! Прекрасную барышню я у вас забираю! — Он почти выговорил «похищаю», но в последний момент чувство юмора все же вмешалось и не позволило так уж напрямую следовать законам жанра.

— Нет, нет, постойте! Ради бога, простите!.. Нет, это я не вам!

— А икону я возьму, покажу специалистам, — негромко продолжил Олег, заглядывая за ширму. Старик посмотрел на него несчастными глазами и попилил рукой по синему шарфу, который был намотан у него на шее. Олег еще понизил голос. — Да я все понимаю, и она все понимает и не обижается! Выгодного клиента вы не потеряете, я вам точно говорю. Икону на следующей неделе привезу.

— Да, да, да, только вы уж с девушкой поласковее, Олег Петрович! Платит много! Хорошая девочка и платит много!..

После полумрака антикварной лавки свет морозного дня показался Олегу ослепительным, почти невыносимым. В лицо дохнуло холодом с реки, он прищурился, и глаза сразу заслезились.

Виктория, поправляя на носике темные очки, посмотрела на него насмешливо.

— Ну, и где это ваше «Кадо»?

— Да вот направо и за угол. — Он вытер глаза, сознавая, что выглядит не очень, и показал рукой, куда именно.

— Мы что?! — спросила Виктория. — Пешком пойдем?! В такой мороз?!

Олег открыл глаза, уже немного привыкшие к свету, набрал полную грудь мороза, с силой выдохнул и посмотрел на Нескучный сад на той стороне замерзшей реки. Сад стоял белый, торжественный, недвижимый, как немецкая рождественская декорация возле вертепа.

— Мы пойдем пешком, и вы вполне можете взять меня под руку, — сказал галантный Олег Петрович, согнув руку кренделем. — Это всего в двух шагах.

Краем глаза он видел свою машину и Гену, который, перегнувшись через руль, пристально на него смотрел.

Никаких подвохов со стороны Гены он не ожидал. Тот все сообразит правильно и окажется в нужное время в нужном месте, в этом можно не сомневаться. Они работали вместе уже много лет и никогда друг друга не подводили.

Раз хозяин ведет барышню за угол, да еще выставив локоть крендельком, значит, так нужно, значит, в машину он приглашать ее не изволит — у него свои планы. А мы потихонечку тронем, и никакая барышня нас не заметит!.. Мы дадим им отойти подальше и уж только потом тронем, и машинка у нас тихая, прокрадется неслышно, а уж когда Олег Петрович выйдет — мы тут как тут!

Виктория брать своего новоявленного кавалера под руку не стала, опять зачем-то поправила на носу очки и раздраженно засеменила рядом, а он еще раз взглянул на торжественный сад на той стороне реки, услышал, как аппетитно скрипнул снег под колесами его тяжеленной машины, понял, что Гена Березин тронулся следом, и поудобнее пристроил икону под курткой.

— Итак, что у нас в программе? — лихо спросил он у Виктории и все же поддержал ее под локоток, когда она чуть-чуть споткнулась. — Горячий кофе и французский сливочный торт! Или вы любите шоколадный?

— Я вообще не ем никаких тортов.

— Напрасно! В Париже напротив Люксембургского сада есть чудесная кофейня, называется «Delvayou», там подают изумительные шоколадные тарталетки с вишней.

— А вы что? Бывали в Париже?

— Бывал, — признался Олег Петрович, — и не раз, Виктория! И в Париже бывал, и в кафе! Завсегдатаи там французские старушки с фиолетовыми кудрями, старики в клетчатых пиджаках, ну и, разумеется, их бульдоги. И какое-то количество молодежи из Сорбонны, способной заплатить за кофе с пирожным сорок евро или около того.

— Господи боже мой, — пробормотала Виктория и пожала плечами. — Сорок евро, какая чепуха!..

— Не скажите, дорогая Виктория, не скажите, — развлекая себя, продолжал Олег Петрович, — может быть, для нас с вами это и чепуха, но для огромного большинства людей…

— Ах, какая мне разница! Если у человека нет денег, особенно у мужчины, он или туп, как пробка, или ничего не может, или слабак.

— Вы уверены? Вы совершенно уверены в этом, Виктория?

— Ну конечно! И какое мне может быть до них дело?! У моего папы есть деньги, и у всех его друзей есть, и у мамы тоже — папа ей дает! Па-адумаешь, сорок евро!

— То есть все до одного, кто не может потратить сорок евро на кофе, — сплошь слабаки и тупицы?

— Ну конечно! Если остальные могут, почему они не могут?

Он помолчал, потому что девушка неожиданно стала его раздражать, и рука, сложенная кренделем, утратила всякий смысл, и пионовые щечки потеряли привлекательность, и приключение превратилось в глупость.

Сорок евро?.. Сорок евро на кофе?..

И он опять прищурился на Нескучный сад на той стороне.

…денег не было. Денег не было никогда. Он писал статьи в научные журналы, во все подряд, и иногда ему давали гонорар. Долларов, может быть, тридцать, и это было счастье, праздник, сказка! Он ехал в Академию наук, подгадывая электрички так, чтобы успеть, пока открыта касса, расписывался в ведомости, которую подавала ему толстая насморочная женщина в шали. Он до сих пор помнил, как ее звали — Любовь Петровна, вот как. Шмыгая носом, она подвигала к нему бумагу, а он всегда ревниво изучал в разграфленных прямоугольниках другие фамилии, против которых были суммы, казавшиеся ему огромными, — некто Дынин должен был получить сто восемьдесят долларов тридцать семь центов. Как он тогда завидовал этому неведомому Дынину! Сто восемьдесят долларов, да еще тридцать семь центов, они-то откуда взялись?!. Олег расписывался, и получал денежки, и бережно складывал их в бумажник, где болтался рубль или два и мелочь в отдельном карманчике! Потом ехал домой, чувствуя себя богачом, миллионером, дельцом, доллары в кошельке придавали ему уверенности в себе и в том, что он все может, что он хороший муж и отец!.. В кооперативном гастрономе на площади он обязательно покупал колбасу, ма-аленький кусочек, и десяток яиц, и молоко, и тогда наутро у них был омлет, райское наслаждение, пища богов! И жена светлела лицом, когда он вынимал десятки с американским президентом, — две он всегда привозил «нетронутыми», шиковал на одну, а разменянные рублики они прятали. Ну, вот просто брали и прятали, куда придется, в карман шубы, если было лето, или в сарафан, если зима. Прятали, чтобы потом «найти»! Какое это было счастье — неожиданно найти в кармане неучтенный рубль, и как это было много!..