Ирина Майорова - Турецкий берег, край любви

Он, казалось, был погружен в свои мысли. Но вот поднял голову, повернулся к ней и очень серьезно сказал:

– Я знаю, о чем ты говоришь… Древние греки называли это катарсис. Очищение через страдание. Такие фильмы, книги, спектакли очень нужны, чтобы напоминать людям, что они люди. У Достоевского все книги такие… Про душу. Поэтому, когда их читаешь, она и рвется. Как это ты сказала? «На кусочки»… Правильно, так оно и есть.

Несколько минут они шли молча. Наконец Кемаль, замедлив шаг, произнес:

– Нам сюда.

Настя проследила за рукой Кемаля и ахнула:

– Ничего себе!

Двухпалубная, сверкающая кипенной белизной яхта покачивалась на волнах с царственной ленцой.

У трапа их встретил парень лет двадцати пяти в майке с надписью: «Welcome to paradise!»[23] Галантно шаркнул ногой, склонился в полупоклоне.

– Я чувствую себя английской королевой, – хмыкнула Настя.

Кемаль в ответ состроил разочарованную гримасу:

– Ну что такое Англия? Я хочу, чтоб ты почувствовала себя владычицей морскою.

– Согласна, – кивнула Тищенко и, приподняв подол, стала медленно подниматься по трапу.

– «А сама-то величава, выступает, будто пава!» – счастливо смеясь, процитировал Кемаль.

Они поднялись на верхнюю палубу, где под полотняным тентом стояли плетеные кресла и изящный столик со столешницей под мрамор. Встречавший их внизу матрос что-то спросил. Кемаль перевел:

– Сок из каких фруктов дама предпочитает?

– Свежевыжатый? – зачем-то уточнила Тищенко, хотя в Москве пила разведенный концентрат из бумажных пакетов, а в навороченном турецком отеле – и вовсе какую-то ядовито-желтую бурду из огромных, булькающих, как колбы в химлаборатории, емкостей.

– Безусловно, ваше величество.

– Тогда, пожалуйста, из гуавы.

Кемаль удивленно вздернул брови и обратился к матросу. Тот виновато развел руками.

– Не вели казнить, вели миловать! – пропел Кемаль и бухнулся лбом в столешницу. – Нет у нас гуавы!

На лице у матроса застыл неподдельный испуг. Настя коротко мотнула в его сторону головой:

– Ну хватит уже, а то бедный мальчик сейчас в обморок грохнется!

Кемаль перевел глаза на матроса и захохотал. Тот тоже позволил себе улыбнуться.

– Грейпфруты есть? – спросила у утиравшего слезы Кемаля Настя.

Морячок, не дожидаясь перевода, радостно закивал головой:

– Yes! Yes!

– Тащи! – скомандовала Тищенко, сопроводив распоряжение разудалым жестом: приподняла и с размаху опустила на столешницу руку с раскрытой ладонью.

– Ты что, действительно любишь гуаву? – недоверчиво поинтересовался Камиль.

– Я ее никогда не пробовала, – призналась Тищенко.

– Поверь мне на слово, гадость неимоверная. И пахнет, как… протухшая вода.

– Правда? А у нас на работе парень есть, – вспомнила Настя, – родители у него постоянно в загранкомандировках, и он к ним мотается. Так вот, он девчонкам впаривал: мол, пришел я в один элитный ресторан… в Москве, – уточнила она, – и прошу сок из гуавы, а у них нет. А еще считают себя престижным заведением…

– Слушай, так у вас растет овощ, который по вкусу точь-в-точь гуава! Вместе с огурцами и томатами. На грядках. Я даже видел как-то по российскому каналу передачу… Дед вырастил огромную гуаву и хотел, чтоб ее в Книгу рекордов Гиннеса поместили.

– Ты что-то путаешь, – засомневалась Настя, – у нас гуава точно не растет. Если только в каких-нибудь теплицах…

– Растет! Как же ее называют? Простое такое слово, что-то с местоимениями… А-а! Тыквы!

– А почему с местоиме… – начала Настя, но тут же закивала головой: – Ты! К! Вы!

– Я тыквенный сок не пробовал, но отец говорил, что не отличишь.

Тищенко потягивала через трубочку сок-фреш и думала о том, что Кемаль ей определенно нравится. С ним легко и просто. Впрочем, на это он богатых русских баб, наверное, и ловит. Да уж, по мелочам этот симпатяга наверняка не разменивается. Тогда, в баре, увидел на ней сережки с бриллиантами, дорогие часы… А потом, в ресторане, невзначай поинтересовался, где она работает…

После сока подали завтрак: рулет из омлета с телятиной и грибами, несколько сортов сыра, масло и джем в крошечных кювезиках, хрустящие булочки и воздушный крем на десерт. Кофе в маленьких турках был потрясающий, и Настя искренне его похвалила.

– Ты права. Такой кофе, как в Турции, не подадут ни в одной стране мира, – с гордостью заметил Кемаль, – даже в Йемене, откуда он пришел. В Турции кофе – это не просто напиток, а нечто… божественное, можно сказать, сакраментальное.

– Неужели?!

– Да, да! – горячо заговорил Кемаль, не замечая Настиной иронии. – В восемнадцатом веке, например, считалось, что всякий, кто пьет кофе, непременно попадет в рай, а жене разрешалось развестись с мужем, если тот не мог обеспечить ее чашкой кофе по утрам.

– Любопытно, – вяло отреагировала на экскурс в турецкую историю Тищенко.

– А этот десерт из разных кремов и орехов называется «бюльбюль-юрасы» – по-вашему: «соловьиное гнездо». Правда, похоже?

– Не знаю. Я, видишь ли, была примерным ребенком: по деревьям не лазила и птичьих гнезд не разоряла. Как ты это назвал? – Настя коснулась ложечкой десерта. – Бюльбюль-юрасы? По-азербайджански соловей тоже «бюльбюль». У нас певец был такой – Полад Бюльбюль-оглы.

– Почему был? Он сейчас пост министра культуры Азербайджана занимает.

– Все-то ты знаешь, – с сарказмом отметила Настя и тут же перешла на деловой тон: – Прокат яхты, оплата команды, завтраки-обеды – во что тебе обошлось это великолепие? Теперь будешь голодать? Туфли свои роскошные загонишь? Или и они не твои?

Кемаль посмотрел на нее без тени обиды или досады и как-то уж совсем по-русски попросил:

– Не дергайся, а? Это яхта моего друга, он богатый человек, захотел сделать мне приятное и дал бесплатно суденышко на целый день. – По какому-то едва уловимому движению ресниц, по суетливости пальцев, вдруг начавших собирать в кучку хлебные крошки, Тищенко поняла: Кемаль врет. А он понял, что обман раскрыт: – Ну ладно, придется сознаться. Я не бармен.

– Наконец-то! – Настя с силой ударила ладонями по столешнице и расхохоталась. – Сейчас мы узнаем всю правду. Ты шпион, которому поручено, обольстив ведущего специалиста по аренде, разузнать места дислокации в Москве цехов, где на китайские шмотки лепят лейблы ведущих стамбульских кутюрье? Или владелец сети элитных борделей, специализирующихся на интеллигентных тетках средних лет со всех концов света?

– Да нет, все гораздо проще, – Кемаль смешно сморщил нос. – Я работаю в крупной корпорации, которая занимается строительством и эксплуатацией отелей. Недвижимость у нас по всей Турции – в Стамбуле, Анкаре, Аланье, Анталье, Сиде… много где. Отец – совладелец этой корпорации, имеет солидный пакет, а я – наемный работник. Если буду себя хорошо вести, – Кемаль сделал паузу и улыбнулся, – получу акции в наследство. Лягу под пальмой и буду бездельничать. А пока приходится пахать с рассвета до заката. Мотаюсь по городам, заключаю контракты, контролирую ход строительства. Ближе к осени начнем возводить отель здесь, в Мармарисе. Землю уже купили. По поводу приобретения еще одной гостиницы на первой линии ведем переговоры. Отельчик плохонький, сносить будем, а на его месте такого красавца поставим! Жаль, территория маловата. Но зато прямо на берегу Эгейского моря. Кстати, тебе в агентстве говорили, что Мармарис стоит меж двух морей – Эгейского и Средиземного? И что граница между ними приходится как раз на пляж твоего отеля? Они про любой отель так говорят! Еще и предлагают воду на вкус попробовать…