Светлана Демидова - Рейтинг лучших любовников
Он ничего не успел сказать женщине, потому что она сама отбросила назад волосы, и он увидел рядом совершенно сумасшедшие глаза. И не Да, а именно Дары. Ему показалось, что в груди что-то лопнуло и истекло обжигающе горячим. Антон прижал к себе гибкое податливое тело. Дара мгновенно приникла к нему и поцеловала так, как не умела в юности. Его окатило волной щемяще знакомых запахов. Ее волосы и тогда пахли цветущими травами. Она и сейчас так же стройна, как в школьные годы. И куда более страстна! Если бы она так целовала его в юности, то теперь они, наверно, были бы женаты и, возможно, надоели бы друг другу до смерти. Может, и хорошо, что все случилось именно таким образом. Она по-прежнему – подарок судьбы. Дара! У него от ее близости кружится голова, а сердце бьется так, будто собирается проломить грудную клетку и вырваться наконец из надоевших темных глубин к свету.
Он повез ее на родительскую дачу в Тосно. Езда заняла более двух часов. Дорога и так была неблизкой, а в час пик, на который пришлась их поездка, они к тому же несколько раз застревали в пробках. За все это время они не произнесли ни слова, но думали друг о друге. Зданевичу казалось, что он кожей ощущал сгустившуюся в машине атмосферу воспоминаний и невысказанных желаний. Запах когда-то до смерти любимой женщины заполнил весь салон. Впрочем, почему когда-то? Сейчас Антону уже казалось, что и он не переставал любить Дару всю жизнь.
Дождь все-таки пошел, косой и сильный. Он замолотил своими мощными струями по машине, а потом словно закрыл ее колпаком воды от улиц города. Зданевич с Дарой остались одни. Санкт-Петербургские химеры, нежась под холодными весенними струями, направляли их авто к цели, временно взяв ее под свою охрану. Они одни лишь знали, что будет дальше.
Когда машина фирмы «Драйвер» подъехала к Тосно, дождь кончился, но солнце так и не показалось из-за размазанных по небу серых туч. На дороге стояли огромные лужи, и колеса машины Зданевича вздымали фонтаны брызг, от которых не могли укрыться спешащие по тротуарам люди. Возможно, они посылали вслед хулигану-водителю брань, но она, как известно, на вороту не виснет. Сейчас Антон Зданевич был особенно невосприимчив к ней. Ему казалось, что из-под бортов машины вырываются прозрачные крылья, которые несут их с Дарой прямиком к счастью.
В доме было холодно, сыро и пахло затхлостью. Двери разбухли и с трудом открывались. Деревянные половицы болезненно скрипели на разные лады. Дома не любят, когда в них не живут постоянно, и неуклонно ветшают и старятся прежде времени, как заброшенные взрослыми детьми родители, больше не приносящие дивидендов.
После зимы Антоновы отец с матерью еще ни разу не выбирались на дачу, потому что ждали Ольгу и внуков. Хотели немножко пожить всем табором в городской квартире, а потом уж и перебираться на постоянное жительство в Тосно. При мыслях об Ольге Зданевич поморщился. Она сейчас едет с детьми в поезде и, возможно, думает о нем. Знала бы жена, чем он сейчас собирается заняться. Может, все-таки не стоит? Но… зачем тогда сюда ехали?
Антон открыл окно, чтобы проветрить комнату. Из-за туч прямо в глаз ему ударил веселый солнечный луч, а в дом ворвался влажный воздух весны. Он был таким свежим и чистым, что Зданевичу захотелось немедленно вылезти через окно и сбежать от Дары. И зачем только ему вспомнилась Ольга? То, что произойдет сейчас между ним и Дарой, будет нечестно по отношению к их семьям, нечисто и пахнуть будет не весной, а запахом затхлого дома – запахом разложения и старости. Их весна осталась в канувшем в вечность городе Ленинграде. Ее не вернешь. Он обернулся к Даре, чтобы сказать ей, что они поспешили, что не стоит ничего начинать сначала, потому что будет только хуже.
Женщина стояла, прижавшись спиной к бугристым, облупленным дверям. Солнце опять спрятало свой луч за тучи, в доме стало темновато, и Дара показалась Зданевичу совсем юной, испуганной, несчастной и… пристыженной. Ей будто было стыдно за то, что она сюда приехала. Она пыталась отогнать этот стыд легким потряхиванием головы, но у нее ничего не получалось, и от этого делалось стыднее еще больше. В ее глазах Антон увидел просьбу помочь ей справиться с этим стыдом, успокоить словами о том, что все между ними хорошо и правильно, что любовь, которую они испытывают друг к другу, не может быть стыдной.
И мужчина устыдился сам. Женщина пришла к нему с мольбой о прощении, со словами любви… То, что произойдет сейчас, не будет изменой. Они просто на время возвратятся в собственную юность. Они возьмут от жизни то, чего не сумели взять раньше по причине своей детской чистоты и неопытности. А потом они снова вернутся в свои семьи. И все потечет своим чередом. Все останется на своих местах.
И Зданевич отпустил свою душу, и опять на него накатила волна воспоминаний. Как же он любил эту женщину в юности! До такой степени, что не смел коснуться ее тела. Ему достаточно было просто любоваться ею и целовать ненаглядное лицо. Неужели сейчас ему можно все? А вдруг от этого будет только хуже… Или не хуже… Почему вдруг хуже? Будет так хорошо, как никогда!
Зданевич со смущенной и нежной улыбкой подошел к сжавшейся в нервный комок женщине и провел рукой по ее блестящим волосам. Дара вздрогнула, всхлипнула и бросилась ему на шею. И тут уж окончательно ушли напрочь все сомнения, все мысли о жене и детях. Они где-то там… далеко… Может, их и не было никогда… А они с Дарой жили вечно. И сейчас в мире существуют лишь они и их прерванная временем, но не исчезнувшая любовь.
Какие же вкусные у нее губы, какая нежная кожа… Будто и не пролетело целых восемнадцать лет. Все как раньше… Только ему ни за что не справиться с этими бесконечными «молниями» на куртке, пряжками и ремнями. И этот тонкий свитер с высоким горлом – словно вторая кожа… Зачем же ты так оделась, Дара? Специально, чтобы он сходил с ума и изнемогал? Кто придумал, чтобы женщины носили такие узкие джинсы? Их же совершенно невозможно снять… Ну… наконец-то… Какое стройное горячее тело… красивое, сильное, желанное… Может, ради этих мгновений и стоило гнить в дальневосточном гарнизоне… Ради этой сумасшедшей любви… этой страсти… когда все тело пульсирует и горит… И эти мягко наползающие волшебные сумерки… Они уже не свинцово-серые, они бледно-синие. Они делают ее тело голубоватым, как у русалки. А волосы опутали грудь, как водоросли. Не случайно всю поездку их с Дарой сопровождал дождь… Сплошная вода…
Может быть, эта женщина ненастоящая? Может быть, она и есть та самая петербургская химера? Он сожмет ее посильнее в объятиях, и из сомкнутых кольцом рук на постель хлынет холодная, бьющая ключом вода, а его самого больше не будет? Пожалуй, стоит проверить, нет ли у Дары русалочьего хвоста! Нет… Вот одна гладкая нога с шелковистой кожей, вот другая… вот такой же гладкий живот… И дальше… все… как у женщины… Как же это замечательно, что она не русалка…(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
