Анна Малышева - Западня

Он прошелся по комнате, отметил фотографию Ольги — без рамочки, пришпиленную булавкой к обоям. Снимок недавний, цветной, любительский. Ольга улыбалась, довольно натянуто, накинув на плечи какое-то диковинное красное одеяние. «Все-таки они общались». — Следователь остановился, разглядывая лицо девушки, но тут кто-то заскребся в дверь, и после недолгой борьбы с замком в комнате появился хозяин..

— А я тут в душевой был… — забормотал он. — Мне сказали — милиция?!

Балакирев подтвердил, что он и есть представитель закона. Представился, попросил разрешения взглянуть на документы. Ему предъявили потрепанный паспорт, и он удостоверился, что имеет дело с отцом Ольги. Это был тощий, изможденный человек с пронзительными, близко посаженными глазами. Он выглядел старше своих тридцати восьми — на вид скорее можно дать пятьдесят. Его огромные, темные руки свисали как неуклюжие клешни.

Появление милиции его страшно встревожило, он выглядел пришибленным. Ему и в голову не пришло возмутиться, что в комнате хозяйничают в его отсутствие. У этого человека явно не осталось понятия собственности — слишком мало этой собственности у него было.

— Степан Арсеньевич, у меня к вам несколько вопросов. — Следователь вернул ему паспорт. — Да вы бы сели.

Это вежливое предложение напугало хозяина хуже прямой угрозы — тот даже отшатнулся:

— Да что случилось?! Я, кажется, ничего не сделал!

И в субботу и вчера — был здесь, меня видели, все могут подтвердить… Я душ чиню уже неделю, мне некогда шляться! Вчера еще велик починил Махмудке. Выпил, лег спать.

Ну и что? Пил у себя в комнате. Совсем уже… Кто милицию-то вызвал? Эта, наверное… Галина. Сама же пьет, уже все казенное белье пропила! Кастелянша с…ая!

— Да вы успокойтесь, никто не жаловался. Я по другому поводу пришел. Степан Арсеньевич, припомните-ка — вы дочку давно видели? — перебил его следователь. Тот заикнулся и умолк — такого вопроса явно не ожидал. Потом глубоко задумался. — Степан Арсеньевич, вы меня слышали?

— Да, сейчас. Видел, конечно… Только вот числа не вспомню… Между майскими праздниками и Днем Победы.

Следователь насторожился. Мать Ватутиной утверждала, что Ольга виделась с отцом два года назад — тот сам позвонил, очень просил о встрече, и дочь встречалась с отцом где-то в городе. Вернулась недовольная — тот пришел на свидание пьяный.

— Вы про какие праздники говорите? Про эти?

— Ну да. Про какие же? А что с ней? — забеспокоился отец. — Она же вернулась, так что же шум поднимать!

— А, так вы знаете, что дочка пропадала?

— Как не знать! Меня уж допрашивали.

— А где она была — знаете?

Ватутин отмахнулся:

— Ну, откуда… Взрослая уже. Наверное, парня завела. Она у меня красивая, вы видели? — И с гордостью показал на фотографию Ольги:

— Вот! Она мне подарила. Вот как раз, когда сюда пришла.

— И больше вы не видели ее?

— Нет… Да что такое? — уже не на шутку встревожился Степан. — Вы только не впутывайте ее никуда, она хорошая девушка! Вы лучше мне скажите — если она что-то натворила — я сам ей хвост накручу! Отец все-таки! А этому чухонцу на нее плевать, я всегда Алке говорил!

Следователь решился:

— Степан Арсеньевич, я веду дело об убийстве вашей дочери. Убили ее вчера. Нашли в Измайловском парке. Мы пытались с вами связаться, но не вышло. Степан Арсеньевич! Вы понимаете, о чем я говорю?

Вопрос задавался не зря — виду-хозяина комнаты был совершенно идиотский — нижняя губа отвисла, глаза сделались пустыми и мокрыми. Неожиданно он опустился на кровать и расплакался — сипло, сгорбившись, так что на худой спине под рубашкой обозначились все позвонки.

— Ой, я не могу! — как-то по-бабьи воскликнул он, поднимая мокрое искаженное лицо. — Олечка… Олечка…

Родная… Дочечка моя…

Он долго не мог остановиться, да и не собирался делать усилие над собой.. С ним случилась настоящая истерика.

Следователь пытался воздействовать на него словом, принес ему воды с кухни. Ничего не помогало. В конце концов, вахтер, заметивший его в коридоре, дал дельный совет:

— А вы ему водки стакан налейте! Сразу захорошеет и разговорится!

— Вряд ли у него есть, — буркнул следователь. — А то бы уж выпил.

— А я ради такого случая найду. Эй, Люська! — Вахтер схватил за тощие плечи пробегавшую мимо вьетнамку. — Быстренько — чекушку! За счет фирмы!

Вьетнамка с ненавистью покосилась на него, однако вынесла из своей комнаты бутылку. Лекарство в самом деле произвело эффект. Степан Аркадьевич жадно выпил — без помощи стакана, просто содрав жестяную крышечку. Последние глотки делал уже будто через силу. Поставил полупустую бутылку на пол, закурил. Будто впервые увидел следователя:

— А… Чего вам?

— Помните, о чем мы говорили? — раздраженно спросил Балакирев. Он тоже закурил. — Вы должны нам помочь.

Сами сказали — дочка была у вас в начале мая. Зачем она приходила? О чем вы говорили? Вспомнить-то можете?

Степан Арсеньевич жадно затянулся и аккуратно загасил окурок о подошву ботинка. Он действительно стал говорить отчетливей и чище. Пока Ватутин был трезв, казалось, что у него дефект речи.

— Зачем пришла? Денег просить — : выпалил он. — Подгадала к получке. Я регулярно зарплату получаю. У нас не задерживают.

— Зачем ей были нужны деньги?

— Ну, зачем? На что-то там… На туфли, что ли. — Он дернул щекой и достал из пачки еще одну папиросу. — Эта чухна разве даст девчонке на туфли?

— Вы про ее отчима говорите?

— Про него. Родной дочке — все что хотите! А моей — шиш!

— Это Ольга так сказала?

— А то бы я сам не понял! Я дал ей четыреста рублей.

Больше уж никак не мог. Она сказала — отдаст, но я разве взял бы?! Никогда! Так и сказал — бери, это тебе подарок.

— Вы с ней о чем, кроме денег, говорили? — Следователь украдкой достал записную книжку и черкнул «400 руб. у отца на туфли. Туфли проверить». Тот этого не заметил. Глаза у него затуманились, он мял папиросу грубыми коричневыми пальцами. Молчал. Потом неожиданно всхлипнул, передернулся и закурил.

— Она посидела у меня… Недолго, правда. Жаловалась, что в институт трудно поступить без денег. Что в театре каком-то играет. Я еще хотел сходить посмотреть, потом подумал — ну его, не пойду… Только опозорю ее. Думаете, я не понимаю, что я ее позорю? Знаю! Такой папаша… Конечно, чухна куда как лучше. Тот непьющий, чистый такой… Как хряк-медалист. И такой же гордый. Я, мол, царь, вы все — говно! Фамилия у него знаете какая?

Следователь сказал, что знает. Он поинтересовался — не жаловалась ли Ольга на отчима. Может, были какие-то конфликты?

— Она не пожалуется, — нежно и слезливо произнес отец. — Она не такая… Была. А, черт!