Татьяна Устинова - Селфи с судьбой

– Вчера утром? – переспросил противник и немного посоображал. Ангел, застёгивая куртку, подошла и стала рассматривать его машину. – Я тебя не видел, это точно.

– Зато я тебя видел!

– И чего? Я тебя задел, что ли?

Илья Сергеевич понял, что дискуссия зашла в тупик.

– Я шёл, – повторил он, – собирался переходить дорогу. Вон там. Ты летел. Ты меня не ударил, но в лужу загнал. Или ты по сторонам не смотришь, когда ездишь, особенно на пешеходном переходе в населённом пункте?

Этот «населённый пункт», как и упоминание о суде, ещё немного смягчило его соперника.

Он упёрся руками в крышу своей машины и посмотрел в асфальт.

– Вчера утром, говоришь? Да утром я… думал о другом. Мог и не заметить. Так ты меня… извини, парень. Как тебя зовут?

– Илья Субботин.

Мужчина сунул ему холодную жёсткую руку.

– Пётр Артобалевский.

Ангел оторвалась от созерцания машины и вытаращила глаза.

– Вы Артобалевский?!

Мужчине кивнул с таким видом, словно сожалел о том, что у него такая звучная фамилия. Илья Сергеевич ничего не понял.

– Вы знакомы? – спросил он у Ангела.

– С Петром Артобалевским все знакомы, – сказала та, рассматривая мужика во все глаза.

– Ай, бросьте, – махнул рукой мужик. – Слушай, Илья, если тебе надо… компенсацию там или чего, ты скажи, я заплачу.

Профессор Субботин молча смотрел на него.

– Не надо, я так понимаю? Ну, извини ещё раз. Я не нарочно. Я вчера не в себе был малость и по сторонам на самом деле не смотрел.

– В другой раз смотри, – посоветовал Илья.

Артобалевский кивнул, ещё раз сунул ему руку и пошёл к эркеру. Его машина мигнула жёлтыми огнями, запирая себя на замки.

Илья и Ангел проводили его глазами.

– Ты чего без куртки? – спросила она наконец. – Мороз на улице.

– Я закаляюсь. Кто такой Пётр Артобалевский?

– А то ты не знаешь!

– Я не знаю.

– Да ладно. Или правда не знаешь?

Профессор молчал.

– Слышь, вон там чайная. Она уже открылась или нет? Который час?

Илья сказал который.

– Пойдём там посидим. А то сейчас Зоя Семённа явится, и ты за ней в Музей русской предприимчивости поволочёшься. Ты же у нас сочувствующий, как и все остальные. Людям помогаешь!

Скорым шагом они прошли вдоль особняка. На соседнем доме и впрямь красовалась надпись «Чайная» и над крыльцом – крендель.

Внутри было не так богато, как в ресторане Дома творчества, но деревянный пол чисто вымыт, на окнах весёлые занавески, а на буфете самовар. На второй этаж вела чугунная неширокая лестница. Илья Сергеевич остановился и изучил лестницу.

– Нравится? – басом спросила Ангел. – Ты тоже любитель старины, да? Теперь все прикидываются любителями старины!

– Литьё отличное, – проинформировал профессор.

– Можно подумать, ты разбираешься!..

– Примерно так же, как ты в истории русского крестьянства, – парировал Илья Сергеевич. – Давай вон за тот столик сядем. Где посветлее.

Ангел сняла свою куртку – Илья помогал, придерживая её за воротник – и отправилась прямиком к стойке, за которой копошилась девушка в белом колпачке и переднике.

– Что ты будешь? – зычно спросила Ангел. Впрочем, кроме них в чайной никого не было. – Тут такая фишка, что нужно самим брать, за стол не приносят.

Гурьевская каша и горка оладий из печёнки – Илья никогда такой вкусноты не едал! – сделали своё дело, думать о еде было страшно. Илья попросил минеральной воды со льдом. Ангел приволокла ему зелёную бутыль и высокий запотевший стакан. Он наблюдал с интересом. Себе она взяла чаю с лимоном и… бутерброд с салом. На глиняной тарелке плотно лежали холодное сало, ломоть ржаного хлеба, солёный огурец и горка хрена.

– А водки? – осведомился профессор.

– Ты хочешь водки? – живо поинтересовалась Ангел и отхлебнула чаю из стакана. Стакан был весь резной, жёлтого хрусталя, в увесистом подстаканнике.

– Кто такой Пётр Артобалевский?

Она выложила сало на хлеб, добавила хренку и откусила. Подцепила с тарелки огурец и тоже откусила.

– Смотри, – сказала она с набитым ртом. – Пётр Артобалевский великий киношный продюсер. Его знают все нормальные люди. Он не только муть снимает для старпёров и жиртрестов, но и человеческое кино. Ты чего, фильмов не смотришь?

Илья налил в лёд немного воды – она еле слышно зашипела и стала стрелять крохотными каплями, – глотнул и сказал, что нет, кино он не смотрит.

– Нет, всякий примитив про любовь он тоже снимает, но ему прощают, правда. Он в Каннах недавно первую премию взял. Режиссёров всегда первоклассных приглашает, актёров неизвестных берёт. Не тех, которые в ящике всех переиграли, а настоящих, талантливых. Короче, нормальный чувак, профессионал. Ты правда кино не смотришь?

– Английские детективы смотрю иногда, – признался Илья.

– И вот этот фильм не видел, где священник приезжает в глухомань, вообще в полную жопу? Там все спились давно, а деревню цыгане держат, наркота, все дела. Он там чего-то служит, служит, а потом его подставляют, обвиняют в педофилии, ну, судят, и на зоне уголовники его убивают. Хороший фильм.

– Кино про попов я не люблю.

– Да это не про попов, а про философию, – объяснила Ангел, хрустя огурцом. – Про несовершенство мира. Понимаешь, он же приезжает служить. Он всем помогает, мечтает изменить жизнь, он скотов хочет сделать людьми. А скоты не хотят меняться. Им и так отлично! И они его предают, понимаешь?

Илья ещё попил воды.

– Предать могут друзья, – заметил он. – Союзники. Никак не скоты. Впрочем, это совершенно не важно. Пётр Артобалевский продюсер этого гениального кино, так?

Она кивнула.

– Он вообще не очень светится, только в жюри каких-нибудь и на красных дорожках.

– Должно быть, его тоже премировали путёвкой в Министерстве культуры.

– Какой путёвкой?!

– В наш Дом творчества.

Ангел захохотала.

– А правда, как он сюда попал?! Я не подумала!.. Может, просто решил отдохнуть?

– Или у него тоже денежные дела с Олегом Павловичем? – продолжал Илья. – Кто такой этот Олег Павлович, если все ему дают деньги и валом валят в село Сокольничье?

– Да сейчас всех в деревню несёт, – Ангел соорудила себе ещё один бутерброд. – Вон город Плёс, жил себе, не тужил. Его ещё Левитан писал, знаешь такого?

– Лично нет, не знаю, а картины видел.

Ангел перестала жевать.

– Хорош выделываться, а? – велела она и снова принялась за свой бутерброд. – Ну вот. Плёс как Плёс. А потом стал страшно модным местом. Туда теперь вся эта кодла прётся – светские дамы, собачки, содержанки, журналистки. И все живут в гостевых домах из брёвен, и чтоб обязательно русская печь! Без русской печи цимес не тот. И ходят на концерт казачьего хора. Это называется родину любить, я тебе говорила.