Constanta - Марьяна Куприянова
– И какого хрена Вы здесь делаете в такую рань? – раздраженно спросила я. – Если не ошибаюсь, Вы во вторую смену преподаете.
– Должников сегодня… принимаю, – прочистив горло от шока, он даже не обратил внимания на мою ругань. Его внимание полностью занимала надпись: «ЗАЧ – ЛИЧНАЯ ШЛЮХА ДОВЛАТОВА».
– М-да. Вы были правы – здесь даже у стен есть уши. И слухи распространяются быстрее, чем мы можем представить. Давайте я помогу.
– Сама справлюсь. Никакого «мы», никаких «нас». Отныне мы даже не знакомы. Никаких посиделок в пиццерии, погонь и дружеских бесед в коридорах. Не трогайте мою руку! – нервно дернулась я. – Почему вахтерша Вас вообще пустила? Она обещала, что никто не увидит этого позора, пока я не закончу.
– Она меня хорошо знает. Тем более, я попросил Вас описать, а когда понял, что это Вы, бросился наверх. Сразу почувствовал: дело неладное. Яна, с этим надо что-то делать.
– О, да. С ней – с ней надо что-то делать. И я сделаю, поверьте, я сделаю. Теперь. – Я резко бросила на него взгляд. – И ни Вы, ни кто-либо еще, меня не остановите.
– Яна, что у Вас на уме?
Я ухмыльнулась, начиная закрашивать третье слово.
– Ничего. Просто ближайшие месяцы Галя вряд ли сможет писать вообще. Даже левой рукой.
– А если это не она?
– А кто еще? – выпрямилась я во весь рост. – Считаете, у меня так много врагов? Да и бывают ли такие совпадения? Ведь именно она собиралась это распространить изначально.
– Я боюсь предположить, сколько у Вас врагов с таким характером. Но мне кажется, что это не она.
– Почему?
– Я провел с ней хорошую воспитательную беседу.
– Ха! После которой она сказала при всей группе почти то же самое, что было здесь написано!
– Серьезно? А мне показалось, мы поняли друг друга.
Я засмеялась. Даже похлопала себя по коленкам.
– Нет, Вы правда ей поверили? Вот умора. Вроде взрослый человек, а так плохо разбираетесь в людей. Таких лицемеров, как она, давить надо. Без разговоров.
– Послушайте, не злите меня снова, – Довлатов взъерошил себе волосы и продолжительно выдохнул. – Я не хочу, чтобы было, как в прошлый раз. Обычно я не причиняю физического вреда своим студентам. Всегда можно договориться.
– Тогда сделайте уже, о чем я Вас прошу: не появляйтесь рядом со мной везде, где появляюсь я! У меня такое чувство, что Вы меня преследуете.
– А у меня такое чувство, что Вы задумали что-то очень плохое, и я обязан помешать Вам наделать глупостей, ни в чем не разобравшись!
– Так и есть. Только вам какое дело? – я все больше раздражалась от его присутствия рядом.
– Я Ваш будущий научный руководитель. Вот, какое мне дело.
– О, боже, Вы снова за свое. Оставьте же меня в покое! – на этих словах я как раз замазала восклицательный знак и собиралась спускаться к вахтерше, но едва отвернулась и сделала шаг по направлению к лестнице, как снова почувствовала тяжесть на поясе – тяжелая рука цапнула меня за шлевку на джинсах и не отпускала.
– Выслушайте. Прошу.
– Да не пошли бы Вы?! – разворачиваясь, я выплеснула на легкую куртку Довлатова, распахнутую на груди, всю оставшуюся в банке краску, разведенную спиртом.
Пятно получилось знатное – он слишком меня выбесил, прилип как банный лист; Константин Сергеевич, осоловело глядя на меня глазами с пятирублевую монету каждый, выпустил из цепких пальцев мои джинсы, опуская глаза на свой торс, а я заливисто смеялась от его растерянности и беспомощности.
– Зачем Вы это сделали? Я ведь всего лишь хочу помочь…
– Вы себе сначала помогите.
– Яна, – на выдохе начал он нарочито холодным тоном, еле сдерживая злобу и аккуратно стягивая с себя куртку, чтобы текучая краска не заляпала остальную одежду, – Вы либо бегите сейчас, либо заходите со мной на кафедру.
– Зачем? – широко улыбнулась я. На душе стало светло и просторно – я хоть кому-то насолила. Довлатов для меня сейчас был как громоотвод.
– А я Вас выпорю, – ответил он.
Я засмеялась громче прежнего, но зря не поверила его нарочито небрежному тону: Довлатов улыбался и расстегивал ремень, чуть-чуть покачивая головой, будто усмехаясь над моей напрасной самоуверенностью.
– Ой, да ладно. Меня такими фокусами не испугаешь, – я махнула рукой.
– А Вы знаете, Яна, что сейчас только семь. До начала занятий целый час, – с прежней улыбкой говорил Довлатов, уже выдергивая ремень из петель с характерным глухим звуком. – Здесь никого нет. Вообще.
– Знаю. Но Вы мне ничего не сделаете: во-первых, вы женаты, во-вторых, вы пре… – обрывая на полуслове, он забросил мне за спину ремень и сильно потянул на себя: не удержав равновесия, я врезалась в него, вымазываясь в краске на груди.
Затянув меня ремнем поплотнее к себе, он застегнул его где-то у себя на поясе, резким ударом выбил из моих рук пустую банку с краской и полез в задний карман, позвякивая ключами от кафедры, как ни в чем не бывало. Словно просто пришел проводить занятия, как и каждый день, и к нему не была привязана студентка. Вовсе нет.
– Да Вы сбрендили, – прошептала я, хотя на самом деле не могла отделаться от ощущения, что из нас двоих это я впала в сумасшествие, иначе происходящее не объяснить.
Мне приходилось упираться носом в его вырез на груди, в его волосы, крестики, цепочки, ведь он превосходил меня чуть ли не на две головы. Мне приходилось буквально дышать его телом, и этот запах мне не нравился: не потому, что от него пахло неприятно; а потому, что этот человек действовал против моей воли.
– Вовсе нет. Это Вы сошли с ума, Гарзач, – он сделал шаг к двери, увлекая меня за собой, как безвольную куклу, и сунул ключ в прорезь, – Вы облили преподавателя краской. Я обязан как-то с этим разобраться. Не знаю, может, устроить совет профилактики? – замок поддался; клацнув, дверь вышла из пазов, открываясь внутрь. – О, а Вы еще, между прочим, стены университета разрисовываете: вандализм, Гарзач.
– А что это Вы стали фамильничать? То все Яна да Яна, а теперь Гарзач, – послушно шагая следом за ним, чтобы не потерять равновесие снова, спросила я.
– А Вы сами напросились, – закрываясь изнутри, более спокойно ответил он.
– Теперь-то отвяжите меня, уже никуда не
