Людмила Толмачева - Снежное сердце

– Ну и духота! Бабье лето затянулось, однако! Присаживайся. Неля! Организуй чайку! С лимоном. Две чашки. Ну, рассказывай!

– О чем?

– О жизни. Я смотрю, проблемы у тебя? Начальство игнорируешь. Небритый. Под глазами синяки, будто всю ночь черте чем занимался…

– Да что вы, Иван Андреич! Я весь в работе, некогда мне…

– Ладно, рассказывай! Некогда ему. Я в твои годы все успевал. И даже сверх плана. Что там со Снежковой?

– Со Сне… Гм! А что с ней? Дело давно закрыто. Так что, я не в курсе…

– А покраснел почему? Влюбился? А как же первая заповедь сыщика?

Не вступать в личные контакты с клиентами. А?

– Иван Сергеич, я…

– Ладно. Извини, что лезу в личное. Хотя про заповеди помни. Они кровью написаны. Я тут подумал на досуге. Ну, про твои слова о Снежкове, дескать, не мешало бы помочь человеку… Подумал, а потом прозондировал почву, собрал кое-какие сведения. И вот, значит, такая информация. Снежков на удивление чист в смысле коррупции. По крайней мере, до сих пор не был замечен в крупных аферах, взятках, откатах и рейдерстве. Но «не замечен» еще не означает «не замешан». Чиновники такого уровня научились заметать следы. И соринка на белоснежной манишке Снежкова… О! Нечаянный каламбур! Извини, отвлекся. Так вот, соринка все же имеется. Надо копнуть поглубже, возможно, она разрастется в гигантское пятно, от которого господину Снежкову не отмыться.

– И что за соринка?

– Арт-галерея его супруги, Даны Михайловны. Это здание выведено из государственной собственности в муниципальную, а затем в частную. Схема, в принципе, банальна и не всегда имеет криминальную подоплеку. Возможно, Снежков сделал подарок жене на законных основаниях. Твоя задача, Леонид, проверить, так ли это.

– Я что-то не совсем понимаю нашу роль. Мы на чьей стороне с вами, Иван Андреич?

– На стороне закона.

– Но в чем будет состоять наша помощь?

– А ты не догадываешься? Ну-ка, вспомни, что вы слышали в лесу, во время слежки за объектом?

– Ему, похоже, угрожали.

– Так. Угрожают, как правило, чтобы надавить на человека. Его наверняка шантажируют. А предмет шантажа, я думаю, не колечко с бриллиантом, а нечто покрупнее и подороже. Ну! Дальше разжевывать, или сам догадался?

– Понял, Иван Андреич.

– Вот и прекрасно. Займешься этим вопросом в параллели с основной деятельностью. Предупреждать об осторожности не буду. Сам не мальчик, знаешь, какие могут возникнуть форсмажоры. Ладно, иди, работай.

– Иван Андреич, извините за дерзость, но я привык к полной ясности. Иначе к заданию не приступлю.

– Какой еще ясности?

– Ваша мотивация в деле Снежкова?

– А-а. Молодец, что спросил. В первом разговоре на эту тему я сказал, что лезть в это дерьмо не намерен. Но теперь появилась мотивация. Я далеко не альтруист. Тем более в делах с миллионными сделками. Если мы вытащим Снежкова из патовой ситуации, цену я запрошу немалую. Но не деньгами. В центре города есть старинный особняк, который реставрируют под офисные помещения. Я узнал, что все они уже давно запроданы. Но есть некий резерв для своих. Под недорогую аренду. Понял, куда клоню?

– Понял. Разрешите идти?

– Иди.

По лобовому стеклу бежали тонкие струйки дождя, но Дана и не думала включать «дворники». Так и ехала сквозь мутную пелену, машинально переключая скорости и нажимая на педали.

Ее голова, как всегда, была занята мыслями о черной полосе, которую ей уготовила судьба. Она осталась одна, без поддержки, без тыла и, самое смешное – если не самое грустное – без денег. Привыкшая ни в чем не знать нужды, она столкнулась с финансовой проблемой лоб в лоб. Гордо отринув материальную помощь мужа, не желая никакой зависимости от него, она очень скоро ощутила нехватку денег в самых обыденных вещах. Не на что было заправить и помыть «Опель», заканчивались косметика и средства гигиены, да что там говорить, не было денег на элементарную еду!

Уже вторую неделю Дана обитала в галерее, превратив кабинет в жилую комнату. Первые дни дискомфорт не ощущался – было просто не до того, но теперь он донимал на каждом шагу. Из дома были взяты только личные вещи и небольшая сумма наличными, а кредитки демонстративно брошены на стол.

Разумеется, на счету галереи были деньги, и от спонсоров, и от собственных небольших доходов. Из них она платила зарплату сотрудникам, оплачивала коммунальные счета и налоги. Но для себя принципиально не брала ни копейки. Об этом все знали и считали нормой.

И вот она дошла до ручки со своей дурацкой гордостью. Что теперь? Занимать у Марии Сергеевны? Неудобно. Да у нее и нет лишних денег. Попросить у Анжелы? Тоже не вариант. Странно. Анжелка – близкая подруга, но почему-то идти к ней с такой просьбой не хочется. Что-то мешает. Надо бы разобраться с этим. Действительно, что не дает ей в трудную минуту обратиться к подруге? Ведь они столько лет поддерживают тесные отношения, звонят по любому поводу, советуются… Впрочем, советы, как правило, Анжелкина прерогатива. В их тандеме она ведущая, эдакий локомотив и кладезь житейской мудрости в одном флаконе.

И вновь память выдала на-гора тот случай в восьмом классе. Пресловутый заступ во время прыжка. Был ли он на самом деле? Или…

Нет, но при чем тут прыжки в длину? Какая тут связь с ее нынешними проблемами? У нее просто «крыша едет», и в этом все дело.

Пора взяться за ум, отбросить ревнивые мысли о неверном муже – пусть живет со своей Рынкиной – и начать собственную, независимую, трудную жизнь одинокой женщины.

Сколько вокруг женщин, живущих на свои честно заработанные деньги! При этом они ничего не демонстрируют, ничего не ждут и надеются только на себя. Так неужели она хуже, морально слабее и беспомощнее? Для чего она появилась на этом свете? Для того чтобы только ныть и униженно ждать подачек? Нет и еще раз нет!

Дикий визг тормозов встречной машины напугал ее и привел в ступор. Ничего другого она сделать не успела.

В памяти навсегда остались и этот визг, и скрежет металла.

Что именно произошло с ней на мокрой мостовой тем промозглым днем, она узнала неделю спустя, когда вышла из комы.

Первым, кого она увидела, открыв глаза после полуденного сна, был Олег. Его измученное бессонницей и переживаниями лицо озарилось улыбкой, запекшиеся губы прошептали: «Здравствуй».

Первое слово далось ей с большим трудом. Словно тягучей смолой залепило рот.

– Это ты? – выдавила она и не узнала собственного голоса.

– Я. Ты как? Можешь говорить?

– Угу.

– А я ждал. Мне разрешили на пятнадцать минут, но прошло около часа. Наверное, про меня забыли. А я рад. Рад, что ты проснулась. У меня какая-то эйфория началась. Честно. Я сейчас полечу. Такая легкость!