Слуги этого мира - Мира Троп
– Да что же это, – только и сумел просипеть Гек, и больше уже не раскрывал рта. Потому что чем скулить, как подбитая дичь, лучше молчать совсем. Он и представить себе не мог, что сейчас происходит с его бедной послушной Помоной, окруженной этими гигантскими безумцами.
Стражи никому не давали ответа: ни почему они сделали выбор в пользу Помоны, ни как теперь быть поселенцам Пэчра. Только одно люди знали наверняка: сама себя Посредником Помона пока не признала. И от этого вопросов становилось лишь больше. Чем же занята тогда печально известная женщина в стенах Серого замка?
Были люди, которые с разинутыми от восхищения и ужаса ртами следили за событиями. Были те, кто с неприязнью говорил о незаслуженной чести, которой удостоилась несостоявшаяся ткачиха. Не мало было и тех, кто считал Помону покойницей: они думали, что Стражи просто-напросто хотели избавиться от бездетной женщины, но процедура вышла из-под контроля и привлекла слишком много внимания.
Подпольные группы революционеров были упразднены. Просто потому, что желающие вступить в ряды негласнодвиженцев перестали вмещаться в подполы и высыпали на улицы. О грядущем восстании теперь говорили в открытую, и даже надеялись, что Стражи что-то предпримут и выдадут им какую-нибудь информацию. Но остались ни с чем, потому как те провокаций будто бы не замечали. Они продолжали патрулировать улицы и пресекать беспорядки на корню, как и прежде.
С большой неохотой жители Пэчра были вынуждены жить по правилам Стражей и дальше. Они отвлекались от сплетен на повседневные хозяйские дела, а со звоном медного колокола плелись в школы. Люди присматривались, не мелькнет ли в рядах учеников и учениц затылок Помоны, но женщина в поселении спустя сутки так и не объявилась.
Вестей от нее не было ни на следующий день, ни на тот, что последовал за ним; только Пуд под охраной Стражей, немой и присмиревший, вновь объявился в Пэчре и взялся выкапывать новый колодец взамен тому, который отравил в знак протеста против бдящих, но навлек на себя отнюдь не их гнев. Поселенцы пытались подобраться к нему всеми правдами и неправдами, но не за тем, чтобы дать по заслугам: они расспрашивали старичка о Помоне. Однако Пуд хранил молчание и продолжал работать под строгим надзором нескольких бдящих.
Через неделю без каких-либо новостей и без самой виновницы стольких слухов утихать начала как злобная, так и беззлобная молва о Помоне. Азарт, с каким обсуждали люди грядущую взбучку со Стражами, сходил на нет, и на смену ему пришло томительное ожидание – вторая, менее агрессивная волна любопытства.
Если зрелая часть Пэчра еще продолжала упорствовать и не признавала своего интереса, то дети и не пытались сдерживать мечтательные взгляды, обращенные к Серому замку.
– Мам, – было слышно в домах и на улицах, – кто та женщина в замке? Она теперь там живет? Она королева, да? Как в сказках?
Взрослые отмахивались от вопросов как от докучливых мух, но в глубине души и сами хотели бы знать ответ.
Вскоре на подтрунивая посплетничать перестали реагировать не только Стражи, но и поселенцы. Все, что получали оставшиеся охотники посудачить – безразличие и утомленные взгляды. Все чаще они оставались без собеседников и к исходу третьей недели замолкли совсем.
Поселенцы ухаживали за скотом, занимались земледелием, вели домашнее хозяйство, мастерили и ходили в школы, но дышали одним на всех напряженным воздухом. Назревали перемены, и никто не знал, что они сулили роду человеческому.
Вечерами молодые все реже пели случайным прохожим о своей любви к стройным девичьим ногам и о проникновенных мужских голосах. Под аккомпанемент гуслей-псалтирей звучали истории их собственного сочинения о том, как однажды Неизвестная отправилась в долгое и опасное приключение на поиски будущего для человечества, и так и не вернулась в отчий дом.
С трепетом в сердце певцы и поэты Пэчра замечали, как обычно равнодушные ко всем Стражи поворачивали к ним головы и прислушивались к их голосам. Надежда вновь оживала. Они были уверены, что Помона жива, по-прежнему находится в Сером замке и рано или поздно их песни через сотые уста дойдут до его непреступных стен, а потом и до той, кому эти песни были адресованы. Тогда Помона, возможно, решится выйти, и прольет свет на будущее Пэчра и его поселенцев.
Они придумывали все новые сюжеты для песен, с благоговейным трепетом следили за оживленным интересом Стражей к певцам, и гадали, чем сейчас была занята дочь изведенных неведением пожилых родителей.
14
…А она рисовала. С первого дня своего заточения до исхода третьей недели в Сером замке Помона не выпускала из рук мелки.
В тот день, когда Помона впервые позавтракала на смотровой площадке у колокольни, погруженная в сомнения и страхи после дневного сна, она попросила Ти-Цэ показать ей замок. Страж предупредил, что удивить ему будет ее нечем, но повиновался: уж больно обнадеживающим показался хоть какой-то интерес с ее стороны.
Большинство комнат было отведено под спальни Стражей, и лишь некоторые – под провизию и инструменты, куда кандидат в Посредники и ее сопровождающий заходить не стали. А вот мимо произвольных спален, эдаких комнат каменного общежития, прошли, и даже в них заглянули.
Несмотря на то, что помещения с беспорядочно переплетенными в них ветвями служили спальнями, Стражи по возможности не оставались в них на ночь. Все, кто успевали забить себе место, располагались прямо на ветвях дерева, облокачивались спинами о его ствол и быстро засыпали. Каждый день часть Стражей покидала Серый замок на сутки, а на смену им приходили другие, отдыхать после патрулирования. Особенно уставшими они пришли на ночлег в тот день, когда Помона проснулась в Сером замке. Она как раз спускалась со смотровой площадки в компании Ти-Цэ, чтобы начать обход замка с нижних ярусов, когда вернулись отдежурившие в злополучный день ее избрания. Большинство из них сразу уваливались на сучья и забывались сном, но внимание Помоны привлек выбившийся из общего потока мужчина. Он держал глаза открытыми и упрямо взбирался выше по ветвям, пока не остановился у одного из туннелей и не исчез за поворотом в первую же квадратную комнату.
Всего через несколько минут они с Ти-Цэ поравнялись с этой самой ветвью и Помона заглянула в помещение.
Простая лежанка из соломы и тряпок пустовала. В лучах только взошедшей старой звезды тот самый уставший Страж сидел, скрестив ноги, и рисовал. Полы его тяжелой однотонной мантии лежали на полу, всегда чистые и даже будто бы ухоженные белые локоны тут
