Владимир Романовский - Вас любит Президент

Горбатый Мост проявился впереди, и она его узнала. Забыв о боли в ногах, она ускорила шаги, вытягивая шею, страстно желая все видеть. Лерой подумал с облегчением, что величественная гармония деревьев, холмов, архитектуры и озера, отражающего деревья, холмы и архитектуру, пробудили наконец-то в Гейл радостные чувства. Думал он так до того момента, когда она со сдержанным трепетом в ее странно высоком голосе объявила, что это – то самое место, которое так часто показывают в кино. Лерой вложил руки в карманы.

– Почему это Гвен ни разу меня сюда не водила? – удивленно и восхищенно она.

А я откуда знаю, подумал Лерой. Может потому, что Гвен не ходит в те места, где нельзя поймать такси. Или же Гвен не хочет ходить с тобой в те места, где нельзя поймать такси. Или Гвен не желает, чтобы ее видели с тобой в тех местах, где нельзя поймать такси.

Последние десять лет Лероя окружали люди, чьи взгляды, идеи и лексикон формируются телевидением, Голливудом, и побочными эффектами занятости в эпоху, когда ни в агрикультуре ни в производственных индустриях нет привлекательных рабочих мест. Искусственная реальность, созданная средствами массовой информации, контрастировала так резко с жизнью той части населения, для которой она создавалась, что Лерой, с его логическим складом ума, часто избегал окружающих его людей, боясь повредиться умом. Жена его оставила пять лет назад, и теперь сожительствовала с человеком, который не имел привычки запираться в ванной с книгой в тот момент, когда включали телевизор. Врожденный интерес Лероя к внутренним механизмам разума не остыл, не сошел на нет, а просто стал очень специализированным, сфокусировался на индивидуумах, игнорируя группы. Ему нравилось изучать людей. Однако, когда степень индивидуальности объекта изучения была настолько низка, что общение ограничивалось лишь фальшивыми улыбками и банальностями, бурный темперамент Лероя давал себя знать. Нужно быть осторожнее. Гейл была важной деталью в расследовании – посему, пожалуйста, без взрывов.

В конце концов они оказались в баре на Коламбус Авеню, клиентура которого состояла в основном из работников контор за тридцать, хамоватых и самодовольных.

– Я простая деревенская девушка, – объявила Гейл, родом из ближнего, час езды от центра, Лонг Айленда, поглядев на экран телевизора под потолком над стойкой. По телевизору показывали футбольный матч. – Некоторые любят Моцарта. Я люблю рок-н-ролл, и я не желаю, чтобы мне навязывали свои вкусы, или говорили мне, что то, что мне нравится – неправильно.

Что-то есть порочное в женщине за сорок, говорящей, что ей нравится рок-н-ролл, подумал Лерой. Будто по сигналу, телевизионная программа дала рекламу. Стареющий британский рокер с брылами как у бульдога дергал струны электрической гитары, выпевая фальцетом глуповатые нежности по адресу некой девушки по имени Бейби. Лерой прикрыл лицо ладонью, сдерживая смех.

– Бейби ты моя старенькая, – сказал он. – Неплохое название для песни.

– Что? – спросила Гейл.

– Да так, ничего. У меня есть набор личных шуток, которые никто не понимает, и я почему-то все время так шучу, когда со мной рядом тот, кто мне нравится. Я постараюсь себя контролировать. Не волнуйся.

– Ну…

– Расскажи мне о своих друзьях. Расскажи о Гвен.

– О Гвен?

– Конечно. Ты ее упомянула в тот вечер, когда мы с тобой в первый раз встретились. Дурацкое чтение поэзии, помнишь?

– Ничего и не дурацкое.

– Конечно нет. Это просто выражение такое. Расскажи мне про нее.

– Ну … Гвен? Она – душка, – сказала Гейл с неприязнью в голосе. Неприязнь вызвана была видимо тем, что теперь ей нужно вдруг говорить о ком-то помимо нее самой. – Она не типичная баба из богатых. Ты понимаешь, о чем я. Она ничего. Ну, пары лампочек не хватает на чердаке, но это же не страшно.

– А как вы с ней встретились?

Минут через пять ему пришлось оставить тему. Неприязнь Гейл грозила вырасти в астрономическую. Она все еще дулась на него слегка, когда они покинули бар. Лерой планировал собраться с силами и доволочь ее до Линкольн Центра пешком. Но у Верди Сквера она остановилась и сказала, что с места теперь не стронется.

Сказала также, что ей хочется итальянской еды. В районе Верди Сквера итальянских ресторанов нет, есть пиццерия. Лерой остановил такси и велел шоферу ехать вниз по Коламбус, а затем по Девятой, до Ресторанного Проулка. У Сорок Шестой Улицы они вышли из такси. Лерой собрался было углубиться в Проулок, искрящийся неоном, забавными вывесками и радостными улыбками, но Гейл, интересующаяся только собой, вдруг вспомнила, что есть неподалеку, на Сорок Четвертой, место, где она когда-то вкушала ужин в компании журналистов. Лерой сжал зубы.

Заведение оказалось пошлым, слишком большим для уюта и недостаточно большим, чтобы называться континентальным. Несколько тусклых ламп на стенах едва освещали выданные меню, в которых наличествовало около дюжины неоправданно дорогих блюд. Гейл попросила миниатюрную пухлую официантку принести ей белого вина. Вскоре оказалось, что официантка – начинающий кинорежиссер. Гейл упомянула, что как-то однажды написала сценарий. Они с официанткой стали с энтузиазмом обсуждать замечательные возможности, которые вдруг открылись перед ними в связи с этой их случайной встречей. Обменялись номерами телефонов. Гейл обещала официантке послать ей сценарий, а официантка обещала, что она его прочтет и ей понравится. Лерой извинился и вышел на улицу покурить.

Если верить тому, что ему удалось вытянуть из неприязненных, не очень связных замечаний Гейл, Гвен за все эти годы изменилась немного. Влюблена во Вдовца. Замужем не была. Эксцентрична. Оплатила большое количество работы, которую дантист провел с зубами Гейл. В прошлом ненавидела свою сестру.

Вышла Гейл, и закурила. Опять дуется. Лерой вложил в голос всю имевшуюся у него душевную теплоту. Она отвернулась, когда он попытался ее поцеловать. Он извинился, повторяя, что был груб и несправедлив давеча. Он сделал ей комплимент, похвалив ее шею и несуществующую талию. Он погладил ее по запястью. Он сказал что-то поэтичное о ее скульптурных коленях и пожалел вслух, что он не художник. Она позволила ему себя поцеловать.

Прибыла еда, и оказалось, что все, в общем, съедобно. Кофе был слабый. Гейл уверяла, что никогда не ест десерт, потом сказала, что хочет только попробовать, и, пробуя, отъела половину крем-брюле Лероя.

Десять кварталов отделяли ресторан от Пенн Стейшн. Неплохая прогулка, но, помня о ногах Гейл, Лерой снова остановил такси. Частые пробки на Девятой, и такие же на Седьмой. Поездка заняла кое-какое время, и весь путь Лерой возбуждал Гейл, исследуя ее тело губами и концами пальцев. Она была – да, сексуальное создание. Она краснела, упиралась, бледнела, снова краснела, и вдруг черты ее стали прекрасными, омытые преоргазменной волной. Взяв в губы ее безымянный палец, Лерой легко тронул его языком. Гейл подавила стон, прикрыв свободной рукой рот, и отобрала палец.