Татьяна Устинова - Ждите неожиданного

– Всё равно незаконно, – упрямо твердил Богдан.

– Да что ты будешь делать-то!..

– Наливай, – распорядился Владимир Иванович, видимо, он тут был главным, – а то была ледяная, сейчас закипит уже! А борца мы на борт заберём, чтоб тут у тебя революция не разгорелась!

Блондинка уже снимала вафельное полотенце, расставляла стопки, изящно оттопыривая пухлый мизинец, капитан откручивал с запотевшей бутылки хрустнувшую пробку и приговаривал: «Вот пирожком закусить, и рыбкой, рыбку тесть сам солил!» А Таша всё смотрела в пол и сквозь набат в ухе уныло думала, что отпуск совсем пропал, и герой её оказался каким-то странным – вроде бы герой, но какой-то не окончательный, не героический!..

Всё перемешалось у неё в голове – выброшенный из тачек мусор, перепуганные дворники, которые катили эти самые тачки как-то не так, залитые краской мыши, драка, лица в серой пыли…

Всё это было вязкое, липкое, похожее на длинные грязные космы, которыми оказалась заляпана её блузка.

Веллингтон Герцог Первый посматривал на неё с оленьим сочувствием.

Таше очень хотелось обратно на теплоход в прохладу и простор её каюты. Улечься на кровать, прикрыть ухо подушкой и забыть обо всём вязком и липком. Но до теплохода ещё далеко!

Она зачем-то выпила стопку водки, которую подсунула ей пухлявая блондинка, съела кусок пирога, не почувствовав никакого вкуса, словно кусок бумаги прожевала.

Потом все выпили «ещё по одной» почему-то за Владимира Ивановича.

– Вот не думал я, не гадал, – высоко, на уровне груди держа полную стопку и отставив локоть в сторону, сказал низенький капитан, – что с таким человеком доведётся вместе пить! Тестю расскажу, ни за что не поверит! Ну, ваше здоровье, товарищ полковник, и, как говорится, честь имею!..

Потом ещё всем отделением зачем-то фотографировались – всей компанией, и каждый отдельно с Владимиром Ивановичем, и к отходу теплохода они едва не опоздали!..

Вернее, опоздали бы, если б капитан Воробьёв не распорядился «доставить гостей по назначению», и таким образом они прибыли к трапу в полицейской машине. Теплоход уже гудел на всю реку горделивым басом, и со всех палуб на них, выбирающихся из машины, смотрели пассажиры!..

Ещё одна полицейская машина стояла на опустевшей пристани, и навстречу им попались люди в форме, которые тоже проводили всю компанию глазами.

Когда они поднимались по сходням, Таша споткнулась и схватилась за Богдана, который шёл впереди. Тот оглянулся.

– Хорошие же мыши, – сказала она какую-то ерунду. – Всем нравятся. Туристы фотографируются, дети мороженое едят. Зачем их краской?..

Богдан ускорил шаг и почти бегом бросился прочь по палубе. Таша, держась рукой за ухо, побрела к лестнице наверх, а Наталья Павловна что-то негромко сказала Степану Петровичу.

Тот подумал немного и взял Ташу за руку. Она посмотрела на него.

– Пойдём со мной, – душевно предложил Степан Петрович. – Пойдём…

Он хотел добавить «дочка», но вовремя остановил себя.

Таше к этому моменту было уже решительно всё равно, куда её ведёт этот самый Степан Петрович. В ухе гудел набат, и было больно так, что ломило зубы и локти. И очень холодно, просто невозможно холодно! Как это ему не холодно в одной футболке?..

– Я вас наверху подожду, – сказала Наталья Павловна откуда-то издалека. – Я на это не могу смотреть, в обморок упаду. Мы с Герцогом к Розалии Карловне заглянем.

Степан Петрович зачем-то привёл Ташу в медпункт. Она не сразу сообразила, что это медпункт, только когда из-за железного шкафчика вышел теплоходный доктор Сергей Семёнович, вытирая руки вафельным полотенцем, и уставился на них, сделав вопросительное лицо.

Вафельное полотенце напоминало о чём-то неприятном и гадком, произошедшем в полицейском участке.

– Ухо болит, – сказал Степан Петрович, кивнув на Ташу. – Как я понимаю, сильно.

– Девушка, – громко позвал доктор, усаживаясь напротив, – вы на ухо жалуетесь?

– Набат, – выговорила Таша и улыбнулась, – как будто колокол бьёт. Можно попить?

– Попи-и-ить? – удивился доктор. – Конечно, конечно, можно и попить! Сейчас попьём!

Он нацепил на лоб круглое зеркало с дыркой посередине, придвинулся и крепкой, холодной, волосатой рукой взял Ташино ухо и оттянул. Внутри головы что-то лопнуло, и стало так больно, что она тихонько взвыла и попыталась вырваться.

– Ну-ну-ну, – сказал доктор, не отпуская уха, – не так уж и больно, я скажу, когда будет больно… Головку вот так набочок, ну-ка, и ещё вот так…

Он крутил в руках Ташину голову, как какой-то посторонний, не принадлежащий Таше предмет, и всё нацеливался круглым зеркалом на ухо. От всполохов света в этом зеркале Таше становилось ещё больнее.

– Ну, конечно, – с удовольствием сказал доктор наконец, – там не набат, там целый… набатище. И назревший уже! Давно болит-то?

– Со вчерашнего дня. Нет, с сегодняшнего… Я не помню.

– Ну, видно, после купания обострился! Нарыв давний, не вчерашний. После холодной воды разнесло его.

Доктор говорил и что-то делал возле железного шкафа, звякали железки, хрустнула ампула, запахло спиртом.

Загорелся синий огонь над небольшой горелкой, и Таша вдруг сообразила, что все эти железки, горелки и ампулы предназначены для неё, как пыточные орудия, для того, чтобы сделать больно!

И ей стало так страшно!..

– Ну-ну-ну, – повторил доктор, поглядывая на неё, – в обморок сейчас не будем падать, зачем нам падать! Вы кто? Муж? Вот ватка с нашатырём, дайте ей подышать и подержите её покрепче.

– Не надо, – выговорили Ташины губы, – не надо, я не хочу…

– Милая, у тебя там нарыв с кулак величиной! Ну, вдохни, вдохни поглубже!..

– Обезболивающее уколите, – откуда-то издалека сказал Степан Петрович.

Таша подумала в панике – раз здесь Степан Петрович, значит, может быть, она не умрёт. Он не даст её в обиду. Он о ней заботится. Он прогонит этого в белом халате с его пыточными инструментами, как прогнал тех, которые дрались возле памятника.

Огненными от температуры и страха пальцами она впилась в чью-то руку и замотала головой.

– Подержите её, я сказал!..

Ташина голова сама по себе наклонилась, никак не получалось вырваться, шевельнуться, и было очень страшно, так страшно!

…Никакой боли она не почувствовала. Только в ухе вдруг стало горячо и приятно – так горячо, что от удовольствия и тепла она закрыла глаза, – потом что-то полилось, и лилось довольно долго.

– …А вы – обезболивающее колоть! – приговаривал сверху доктор Сергей Семёнович. – Чего обезболивать, там выболело всё давно! Ну, как ты там, маленькая? Терпишь?

– Да мне не больно, – сказала Таша нормальным голосом, – шее неудобно.