Под чужим солнцем - Фрида Шибек
Я оглядываюсь. Комната больше привычных, но потолок, как обычно, низкий, а лампочка нервно помаргивает. Хотя я и знаю, что абсолютно не виноват, где-то в глубине души мне стыдно, что я снова здесь. Весьма неприятное местечко. Здесь ломается чья-то жизнь, здесь человека заставляют вывернуться наизнанку, и кому от этого становится лучше?
Валлин начинает говорить.
– Допрос Даниеля Симовича, подозреваемого в похищении человека, – говорит он, пытаясь поймать мой взгляд. Я по опыту знаю, что смотреть ему в глаза глупо, выбираю себе чернильное пятно на столе и смотрю на него.
Моберг неразборчиво бормочет и делает пометку в блокноте, словно Валлин сказал что-то новое. Но он по крайней мере пытается что-то делать – в отличие от предыдущих адвокатов, таких пассивных, что я вообще сомневался, живые ли они люди.
Каждый раз, когда они упоминают имя Линнеи, мне приходится держаться изо всех сил, чтобы не выдать свою реакцию. Отчасти мне очень хочется рассказать всю правду, объяснить, как все вышло. Что я никогда не хотел, чтобы все зашло настолько далеко, что я совершил ошибку. Но мы живем в ином мире. Я мог бы рассказывать все тысячу раз, но все равно мне никто бы не поверил.
Валлин говорит обо всех случаях, когда я нарушал закон. Он рассказывает о поножовщине, о драке в Сёндерванне и о том вечере, когда меня взяли с кокаином. Он сообщает о моей проблеме с наркотиками и о том, что меня дважды приговаривали к содержанию в закрытой колонии для несовершеннолетних. По большому счету, преступлений не так уж и много, к тому же все они произошли примерно в один и тот же период, но в глазах посторонних я выгляжу монстром.
Я думаю о том, что большинство людей не имеет ни малейшего представления о том, каково быть мной. Каково это, чувствовать на себе взгляды остальных. Знать, что тебя постоянно в чем-то подозревают, тебя сторонятся. В глазах людей я не заслуживаю доверия, я должен оправдывать их предрассудки.
Ингегерд, мама из той приемной семьи, куда меня поместили, когда мне исполнилось тринадцать, говорила, что нужно действовать, чтобы воплотить пророчество о своей судьбе. Тогда я не понимал, что она имеет в виду, а теперь понимаю. Такому, как я, ребенку иммигрантов из трущоб, нужно работать в два раза больше, чтобы встроиться в общество. Нельзя допускать ошибок, ни в коем случае нельзя упускать учебу или нарушать закон. Нужно молчать и радоваться тому, что тебе вообще разрешили жить в этой стране. Так ли удивительно, что многие выбирают иной путь? Что они создают параллельные реальности, где сами становятся королями? Правда в том, что нас формирует та реальность, в которой мы живем. В конце концов человек устает от постоянных притеснений. Ему приходится вставать, бороться, а иначе его душа умрет.
Может показаться, что я оправдываюсь, вовсе нет. Многие из моих поступков – моя вина. И все же мне хочется объясниться. Я не плохой человек, но я принимал неправильные решения. Я был в таких ситуациях, где проще следовать за потоком и не задумываться о последствиях своих поступков. Я один несу ответственность за все сотворенные мной глупости, и я уже был за них наказан.
Валлин достает три фотографии и протягивает их мне. Я уже видел их во время предварительного допроса и знаю, что они сделаны камерой наблюдения на Центральном вокзале в Мальмё. Я пытаюсь не смотреть на них, но они притягивают мой взгляд. Наконец я сдаюсь. Я вижу свое лицо рядом с лицом Линнеи, вижу ее испуганные глаза, вижу, как крепко моя рука сжимает ее руку, и чувствую, как желудочный сок поднимается к горлу. Мне приходится еще сильнее напрячься, чтобы контролировать выражение лица.
Валлин задает вопросы о моей встрече с Линнеей. Он движется осторожно, пытаясь меня разговорить. Возможно, есть какое-то благоразумное объяснение? Возможно, все это лишь недопонимание? Линнея сказала что-то такое, из-за чего я разозлился, вспылил и совершил необдуманный поступок? Я всего этого не планировал, все произошло в состоянии аффекта.
Я качаю головой, не заглатываю наживку. Я знаю, что объяснять бесполезно, я выучил свой жестокий урок. Они никогда не станут слушать то, что я могу им рассказать, никогда мне не поверят. Такие, как я, считаются виновными до тех пор, пока не доказано обратное. Презумпция виновности.
Валлин по-прежнему говорит спокойно, но я замечаю, что он ерзает на стуле. Он начинает злиться. В вопросах проскальзывают обвинения, и Юн, я решил звать его так, говорит, что для меня будет лучше начать сотрудничать. Что у них есть свидетель, утверждающий, что я преследовал Линнею неделями, что я снова и снова звал ее на свидание и не принимал ответа «нет».
Скажу честно, мне очень неприятно слышать, как они делают из меня жуткого типа, маньяка, пристающего к женщинам. А потом Валлин говорит нечто такое, что больно ранит меня.
– Даниель, Линнея еще жива?
Слова вонзаются в меня, и я не знаю, как на них реагировать. Я делаю глубокий вдох, пытаюсь заполнить воздухом все легкие и сжимаю под столом кулаки.
– Если она жива, Даниель, очень важно найти ЕЕ как можно быстрее. Только ты можешь спасти Линнее жизнь!
Комок в груди становится все больше. Как ужасно слышать от него эти слова. Мне очень хочется все им рассказать, мне хочется жить в мире, где я не выгляжу монстром. Где я обычный человек, имеющий право на ошибку. Имеющий право на прощение.
В холодном свете электрической лампочки танцуют пылинки. Я слежу за ними взглядом, смотрю, как они кружатся передо мной словно снежинки.
– Времени мало, – говорит Валлин. – Давай, Даниель, помоги нам. Ради семьи Линнеи, – продолжает он очень проникновенно. – Подумай о них!
Я встречаюсь с ним взглядом, быстро смотрю в его светлые глаза. Я вижу отчаяние, пронизывающее его блеклые черты. Ненависть. И я думаю о том, что он не имеет ни малейшего понятия о происходящем на самом деле. О том, кто я такой, через что мне пришлось пройти. Если бы он хотя бы попытался меня понять, все бы стало гораздо проще.
Глава 18
– Эй, Сумо. Иди сюда!
Крилле стоял на самой вершине холма и звал меня к себе. Я колебался, у меня были заняты руки – я набрал в роще веточек.
– Ты слышишь меня?
Остальные перестали играть и посмотрели на меня. Я понял, что выбора у меня нет. Я медленно поднялся по склону. Крилле выглядел довольным, он
