Луанн Райс - Песчаные замки
Он посмотрел на холм, на каменную стену, которая извивалась змеей до самого конца отмели, где превращалась в волнорез над заводью, предотвращая эрозию земель Академии. Зачем Агнес бежала по верху стены? Что ее заставило броситься в воду?
По хрустевшей гальке Джон дошел до места, откуда она прыгнула. Прилив все поднимался, пуская в грязь струйки. К ногам липли зеленые водоросли. Плевать. Малышка разбила голову о камень, который торчит где-то здесь — его надо найти.
Это оказалось нетрудно. Он огляделся вокруг: почти все камни были маленькие, ночью находились глубоко под водой и большого вреда причинить не могли. А вот один выделялся — высокий, крупный… Джон провел рукой по неровной поверхности, пытаясь понять, что там, на граните, кровь или прожилка розового кварца. Что-то подсказывало ему, что Агнес наткнулась именно на этот валун.
Бросив рубашку на берег, Джон принялся за работу. Он заранее принес с собой лопату, лом, кирку, кувалду, позаимствованные в мастерской Тома за монастырем, где тот держал газонокосилки, садовые ножницы, различный инвентарь, а также инструменты прадеда Джона, каменщика.
Сначала решил очистить камень от песка.
Копая песок вокруг, отбрасывая его в сторону, вскоре понял, что камень не из морены, не из гранитного хребта, оставшегося от последнего ледникового периода, а просто с поля. Очевидно, кто-то из предков сбросил его с холма в воду, расчищая земли Келли перед строительством стен. Значит, его можно разбить. Джон схватил кирку, замахнулся, и со всей силы начал колотить, телом чувствуя каждый удар. Осмотрел камень, нашел трещину — валун поддавался. Брызнули осколки, Джон зажмурился, размахивая киркой.
Через несколько минут вспотел, остановился передохнуть, но услышав громкое мяуканье, с удивлением огляделся. Он привык к кошкам — в тюрьме Портлаоз жило много бездомных, и он долгие годы с радостью приветствовал их в своей камере. Они его утешали, но одна стала особой любимицей — маленькая белая кошечка, напоминавшая Сеслу.
В кустах на берегу послышался шорох. Помедлив, Джон подошел ближе. Кошка мяукала и мяукала, как бы в отчаянии. Он пригнулся, опираясь на лопату, всматриваясь во вьющиеся лозы и розовые кусты, растущие на берегу.
Кошка сидела так тихо, что он с трудом заметил ее. Потом увидел сверкнувшие зеленые глаза белой кошки. Господи, как похожа на Сеслу… У него захватило дух, глаза защипало. Старая кошка, старая драгоценная жизнь… Но ведь это не она, ей уже было бы девятнадцать лет. Возможно, умерла, пока он сидел в тюрьме, скучая по ней точно так же, как и по всему остальному. Впрочем, может быть, это какой-нибудь ее потомок… Взор затуманили слезы.
— Это ты! Ты действительно дома?
Услышав голос, Джон поднял глаза и увидел Берни, бежавшую с холма по винограднику, по луговым цветам, в черном плате, в развевающихся одеждах. Лопата упала на песок, он подхватил сестру, спрыгнувшую с высокого откоса.
— Джонни, — всхлипнула она.
— Берни…
Держа ее в объятиях, он позволил себе заплакать. Слишком долго сдерживался. Теперь переживания вырвались из груди, вылились с содроганием. Настоящая, реальная Берни на любимом с детства берегу… Здесь она всегда была с ним с самой минуты его рождения.
— Это действительно ты, — прорыдала она.
— Иногда казалось, что я этого дня никогда не дождусь.
— Даже не представляешь, как я по тебе тосковала.
— А я по тебе. Фактически, твои письма помогли мне выжить.
— Нет, Джонни. Ты не знаешь, как мне хотелось быть рядом с тобой. Редкие свидания ничего не давали…
— Тебе надо было работать. Я понимаю.
Обливаясь слезами, она протянула руки к его лицу, глядя в глаза, стараясь угадать его чувства. От любого другого он отшатнулся бы, но только не от Берни.
— Ты мой маленький братец… Для тебя я бы пошла на все.
— Знаю. Знаю, как трудно было получать разрешение ордена на полеты в Ирландию. Твои письма, молитвы… ты была со мной каждый день. Поверь, постоянно была со мной в камере.
— Этого мало, — пробормотала она. — Я себя чувствовала абсолютно беспомощной.
— Ты присматривала за Хонор и девочками, как обещала.
— Я люблю их. Отношусь к Хонор, как к родной сестре. А девочки… — голос дрогнул, она вновь заплакала, — …мне ближе родных, если бы у меня были дети. Благослови их всех Бог.
— Берни…
Они вновь обнялись, а потом отступили на шаг друг от друга, как бы по взаимному согласию осушив свои слезы.
— Ты нисколько не постарела, — улыбнулся он. — Ни чуточки.
И действительно. На лице ни морщинки, глаза чистые, яркие, пряди волос, выбившиеся из-под плата, такие же рыжие.
— И ты по-прежнему выглядишь, как мой маленький братец. — Она вновь дотронулась до его лица.
— Теперь постарел, — возразил он. — Постарел в тюрьме, Берни.
— Джонни, — вымолвила она со страдальческим взглядом, и он понял, что она вместе с ним считала дни.
— Прости меня за то, что я заставил тебя пережить.
— Нет, — схватила она его за руку, — дело не во мне, а в тебе. Я молилась за тебя каждый день. Вся община молилась.
— Монахини молились за убийцу…
— Перестань. Ты не убийца. Это было ужасно, и вышло нечаянно. Тебе пришлось с ним драться, чтобы он не тронул Реджис.
— Вот как ты думаешь…
— Я знаю твою душу, Джон.
— Возможно, не знаешь.
Сердце его билось так гулко, что болели ребра. Мельком вспомнилась ярость, охватившая его в тот день, незабываемая картина: Грег Уайт бросается на Реджис. Джон вспомнил удары своих кулаков. Страшно. Если бы история на том закончилась…
— Я знаю своего брата, — упрямо повторила Берни.
— Спасибо тебе за это.
— Хонор сегодня с тобой повидается? — спросила она.
— Пока нет.
— Агнес поправится. Она жива, в сознании. В десять часов ей сделают магнитно-резонансную томографию; врачи, по словам Хонор, настроены оптимистично. Возможно, ее скоро выпишут.
Джон огорчился: Хонор даже не потрудилась сказать ему об этом. К щекам, к шее прилила кровь, и он видел, что Берни заметила это.
— Все будет хорошо, Джонни, — заверила она, читая его мысли. — Она сейчас просто в шоке. Из-за Агнес и потому, что не ждала тебя так скоро — никто из нас не ждал. Невероятный сюрприз… Наверно, ей и девочкам нужно время, чтобы свыкнуться.
— Мне помог Том. Обратился к кому-то из Келли, они меня досрочно вытащили.
— Том любит тебя, как брат, — заметила Берни, стараясь говорить ровным тоном.
— Я твой брат, а мы оба знаем, что для тебя он сделает все.
Она не кивнула, не подтвердила его замечание. Только пристально смотрела на брата, словно боясь, как бы он опять не исчез.
— Шесть лет — слишком много, — сказала она. — Помнишь, какой шум поднялся в Ирландии… многие считали, что ты вообще не должен садиться в тюрьму.
— Да, но… — пробормотал Джон, желая, чтобы она замолчала.
— До сих пор не пойму, — схватила его за руку Берни, — почему ты признал себя виновным?
— Свидетели слышали мои угрозы. Я обещал убить его и убил.
— Реджис заявила бы на суде, что это он напал на тебя.
— Мне не хотелось, чтобы Реджис свидетельствовала в суде. Или Хонор.
— Они охотно рассказали бы о случившемся, — возразила Берни. — Выступили бы, за тебя поборолись…
— А я этого не хотел, — повысил он голос, увидел в ее глазах боль, покачал головой. — Извини.
— Ничего, все в порядке. Ты был не в себе.
Джон кивнул, ожидая, что сестра на этом закончит. Бросил взгляд на склон холма, все еще поджидая Хонор. Хотел что-нибудь сделать до ее прихода — если она придет, — и мучительно стремился сделать. Берни увидела, как он оглядывается на кирку и кувалду.
— Я хотела спросить, что ты делаешь? Выясняешь личные отношения с камнем?
Он не ответил. Сестра стояла рядом в сандалиях. Над их головами взмыла чайка, бросила на камни мидию, синевато-черная раковина раскололась, птица нырнула вниз, проглотила мясо.
— Тебе по-прежнему нужна тяжелая работа? Мало было в Портлаоз?
— Это совсем другое дело.
— Ты просто хорошо подражаешь Сизифу. Боги приговорили его вечно втаскивать камень на вершину горы, откуда он без конца скатывался, увлекаемый собственной тяжестью. Они вполне логично считали, что не бывает более страшного наказания, чем безнадежный и напрасный труд. Ты не заслужил такой кары, Джонни.
— Дело вовсе не в том.
— А в чем?
— Она очень красивая…
— Хонор?
Кто же еще, пожал плечами Джон.
— Выглядит точно так же, как раньше, но я вижу прошедшие годы в глазах, коже, цвете волос. Тут нет ничего удивительного, вполне естественно. Мне кажется, я всегда был с ней рядом. Всегда думал, что проживу с ней всю жизнь.
— Мы все так думали.
— Но она ушла. Я понял, увидев, как она на меня смотрит.
