Людмила Бояджиева - Портрет в сандаловой рамке

— Жди нас здесь, — сказал Мишель Полю и взялся за ручку дверцы. Тут он увидел идущую по другой стороне шоссе женщину. Знакомое пальто, белый берет на светлых волосах! Она шагает против ветра, прикрывая лицо от метели деревенским пуховым платком. Черные ботики с кнопочками — Анна! Сам Бог прислал ее сюда раньше. Прислал, чтобы спасти! Мишель бросился навстречу, но успел сделать лишь пару шагов. Из-за поворота выскочил мотоциклист, промчался мимо Анны и мгновенно исчез. Маленькая фигурка осталась лежать на припорошенном снегом асфальте.

— Анна, Анна. Я здесь! — кричал Мишель подбегая к ней. — Я с тобой, с тобой, маленькая моя… Опустившись на колени, он приподнял ее голову. Мокрые от снега волосы закрывали лицо. Мишель отстранил их, вглядываясь в любимые черты. Веки приподнялись и невыразимое счастье брызнуло из потемневших глаз.

— Ты… Наконец-то!..Я шла на станцию… Это письмо тебе, — она разжала руку, уронив конверт. Бумага разбухла от крови. Кровь пропитывала и снег, и деревенский платок. — Теперь все будет хорошо… Только не выпускай меня. Не выпускай никогда… Миша…

— Быстро уходи! Уходи к своим, я приказываю! — крикнул Мишель застывшему рядом Полю. Подняв Анну, он понес ее к машине. — Здесь должна быть больница! Тебя спасут, тебя непременно спасут, девочка…

Окровавленный конверт, оставшийся на дороге, старательно забеливал снег…

— Больница была уже не нужна. Анна не дышала, — Вера с трудом вынырнула из тяжкой мглы своего видения.

Глеб молча выпил стакан вина и долго молчал, обхватив руками голову.

Заговорил он глухим, блеклым голосом:

— Михаил поехал к Николаю Гавриловичу. С мертвой Анной на заднем сидении. Ему уже нечего было бояться. Ему нечего было терять…

— Он торопился уйти. Уйти к ней, — тихо произнесла Вера.

…Николай Гаврилович, он же — Жако Буссен, в шелковом халате и удобных меховых шлепанцах слушал по радио джаз и выпивал в одиночестве свой любимый коньяк. Мирный отдых уставшего буржуа, если бы не поминутное поглядывание на часы и опасный блеск в бегающих глазах. Когда стрелки показали 7 часов 30 минут, раздался, наконец, долгожданный звонок.

Мсье Буссен сорвал трубку: — Что? Ну что, говори скорей, черт побери! Все получилось? Сделка состоялась?

— Еще как! Порядок. Точно по расписанию, — прозвучал в трубке спокойный голос.

— Уверен? Смотри, если… — все еще нервничал Жако Буссен.

— В таких делах я не ошибаюсь. Гонорар получил. Мы в расчете, шеф. Имейте меня в виду, когда загуляет следующая куколка.

Николай Гаврилович бросил на рычаг трубку, брезгливо отер о халат руку, снова опустился в кресло, прислушался. Ждать пришлось не долго. В тишину квартиры ворвался звонок.

Николай Гаврилович не спеша вышел в переднюю и вскоре вернулся в комнату с Мишелем. Несколько секунд мужчины смотрели друг на друга молча. Пистолет Мишеля был направлен в грудь резидента.

— А как, как я должен был поступить? — вспыхнул поддельной яростью Николай Гаврилович. — Вернер пытался завербовать ее! Я что, должен был ждать, пока немцы возьмут ее и заставят работать на своих? А это значит — погубить тебя и всю сеть! Да жестоко! Жестоко! А разве мы играем в невинные игры? Война — гнусная и кровавая штука. — Он налил коньяк в две рюмки. — Выпей и успокойся, Миша. Да опусти пушку, дружище! И подумай, чего ты бесишься? Она же немка! Сколько наших баб и детей уничтожили ее родственнички, ты прикинул? Мы живем по законам военного времени: зуб за зуб, кровь за кровь! Я действовал ради великих целей. Я защищаю мир, родину, добро! Я в ответе за наше дело!

— Ты в ответе за свою душу, — четко проговорил Михаил запекшимися губами. — Ты до сих пор не понял, что без души твое дело гиблое. Пропащее твое подлое дело! Сейчас ты думаешь, как убрать меня. Убрать, спасая гиблое дело. Тебя надули Колька Косой. И меня, и всех нас, преданных делу. Я не буду стрелять в тебя — ты и так — мертвец.

— Опустив пистолет, Михаил пошел к выходу.

А за спиной раздался смех — такой знакомый, заливистый смех Кольки Косого.

— Но я чертовски ловок для мертвеца! Я ждал тебя, потому что просчитал все точно. Знал, что заика тут же выложит тебе информацию и ты помчишься спасать ее, а потом явишься за мной! Знал с точностью до минуты — ведь ты опоздал! Опоздал на поворот, потому что я назвал мотоциклисту другое время. Потом, когда Поль ушел.

— Сатана…

— Да стреляй же, несчастный! Вот он я! — Косых даже распахнул на груди халат.

Отвернувшись, Михаил пошел к двери.

— Миша! — окликнул его Николай Гаврилович. А когда тот обернулся, выстрелил в него в упор.

Так… Так… так… — подбадривал себя Косых, устраивая на скорую руку в комнате беспорядок — сдернул на пол скатерть вместе с коньяком и бокалами, расшвырял журналы… Потом присел у лежавшего на ковре Михаила и пощупал шейную артерию. — Увы, мсье Буссен умеет стрелять в маньяков без промашки. Ты ж сам сказал, Мишь, что тут у нас сплошной театр. Так кто из нас сыграл лучше? Извини, аплодисменты истории сорву я.

Подвинув ногой труп, Косых рухнул в кресло и набрал номер полицейского управления. Заговорил в трубку отрывисто, едва справляясь с одышкой:

— Полиция? Капитана Шарнеля. Срочно! Ты, Шарнель? Ужасно, это ужасно… Я оказался прав. Маньяк не моя причуда… Да, да!.. Погоди, сердце прихватило… Он сбил женщину… Ту самую, которую подозревал в связи со мной. Засунул ее в машину, а потом явился пристрелить меня… Только что… Я успел выстрелить первым. Кажется, он мертв… Приезжайте скорее. Да поскорей же, умоляю! Я схожу с ума!

Вера стояла, прислонившись лицом к стене. Рядом с надписью «20 декабря 1944» она вывела кистью два креста и от них побежали вниз красные капли.

— Михаил не выстрелил в Косых. Он хотел увезти тело Анны в лес, на их поляну с кустом шиповника и там… Там убить себя. Ведь он обещал никогда не покидать ее. Ни-ко-гда… Вот и все… — она обернулась и стала медленно сползать по стене на пол.

Глеб подхватил ее на руки.

— Здесь есть врач?

— Пустяки. Опустите меня, — проговорила Вера. — Закружилась голова… Всего лишь буйная фантазия.

Она взяла тряпку и стала яростно стирать с рук красную краску.

Глеб выпил залпом стакан воды: — Поразительно точная фантазия… Я встречался со стариком Перцвалем. Тем самым, что продал портрет Анны Толстухе…

Уличное кафе ранним утром, пустые столики, дождь. За столиком под навесом привычно устроился с бутылкой вина опустившийся старик. Он еще не успел опохмелиться и смотрит на подходящего к нему мужчину с тупой враждебность.