Алина Политова - Дороги, где нет бензоколонок (СИ)

Вобщем, я держалась за эту клетку обеими руками. Выйти одна я не могла, просто не могла себе позволить.

Но о любви!.. Да-да, о любви! Каким-то потаенным инстинктом, каким-то необъяснимым способом, я поняла, как делать людей слабыми. Я научилась заставлять их терять голову. Я не знаю как! Это было похоже на… ну вот, например, я вижу человека в первый раз. Я разговариваю с ним. А в это время, где-то в глубине меня настраивается сверхчувствительная антенна. И принимает невидимые сигналы, которые человек излучает, сам того не зная. Это сигналы о том, какой он хочет меня видеть. Что он хочет от меня слышать. Но не просто ХОЧЕТ, нет… как бы это сказать… я поняла, что каждый человек на свете, каким бы он сильным ни был, мечтает стоять на коленях. Мечтает обрести своего бога и стоять перед ним на коленях. Того бога, про которого я читала в Библии — его обрести сложно. Но любовь — это ведь тоже бог, разве нет? Почти… Не желая искать того бога, что на небе, люди встают на коленях перед тем, которого сотворят сами. Кумир, да? Наверное это слово было сказано про то, о чем я говорю. Каждый мечтает обрести своего кумира. У каждого есть определенная картинка в голове и сердце, каким этот кумир должен быть. Так вот я… я научилась читать эти картинки. Мне так отчаянно нужно было выжить, что это шестое чувство, сверхвосприятие, развилось во мне, и я научилась становиться богом… искусственным богом. Они приходили снова и снова. В первый раз — высокомерные и наглые, они обращались со мной как с вещью. Пользовались мною и уходили. Но они были уже отравлены, сами того не зная. Второй раз они приходили уже удивленные. Яд действовал! В третий они стояли на коленях. Но как же обманчива была эта власть… Они готовы были выкупить, вытащить меня отсюда, но ОДНУ! Я не могла заставить их забрать Руслана и Вику. Не могла заставить сделать что-то, чтобы уничтожить это осиное гнездо полностью и спасти всех пленников. А ведь если наши посетители были важные люди — что им стоило прекратить весь этот ад?! Но — нет… быть может, за всем этим стояли еще более важные люди? Я не понимала. Но я слишком боялась, что меня действительно выкупят ОДНУ. Потому вскоре эксперименты с любовью я свела почти на нет. Был момент, когда мне показалось, что я знаю о любви все. Я попыталась объяснить как могла это своим друзьям. Мне хотелось, чтобы у них тоже была эта власть. Подчинять себе кого-то… я рассказала им, что любовь — это слабость, которой можно пользоваться. Мерзкая слабость. Мы выше этого, потому что мы знаем этот секрет! Мы можем использовать слабость других, как я начала использовать любовь Сержа ко мне. Наверное, я была убедительна. Слово «любовь» стало в наши устах почти ругательством. Когда мы про кого-то говорили «влюбился» — мы презрительно улыбались.

Отравленный мною Серж уже не имел секретов и однажды рассказал мне о НАС. О том, как его сумасшедший отец «вывел» нас. Когда-то давно он был генетиком. Он был довольно известным ученым и имел много влиятельных друзей. Под старость лет он организовал что-то вроде закрытого публичного дома для этих своих друзей. Свой дом, тот самый, в котором живем сейчас мы, он превратил в место, где богатые люди могли реализовать самые изощренные свои фантазии. Вплоть до убийства. Но, видно, генетика для него была тем хобби, от которого он не мог так просто отказаться. Ему захотелось «выводить» людей. Красивые тела для его цветника. Несколько раз он организовывал похищения молодых девушек, самых красивых, на его взгляд. Здесь у него жили несколько красивых мужчин, которых он держал специально для своего борделя. Он «скрещивал» этих мужчин и женщин, ждал когда родятся дети, потом от женщин работники избавлялись, а детей отдавали в детские дома. И ждали, пока они подрастут, чтобы забрать или похитить. Отцу Сержа хотелось вырастить очень красивых людей. Тела… Наверное он собирался жить очень долго, раз устраивал такие долгосрочные эксперименты. Серж откровенно называл своего отца сумасшедшим. Но за этим сумасшедшим стояло много людей, известных и влиятельных. И Сержу пришлось после смерти отца взять на себя продолжение его дела. Друзья отца вынудили его сделать это. И он стал чем-то вроде распорядителя и администратора, не имеющего реальной власти. Серж рассказал, что в тот день, когда умер его отец, во дворе появилась та страшная яма. Сама по себе. Никто не спускался в нее и не проверял что там внизу, и почему она вообще появилась. Несколько «совладельцев предприятия», сразу сказали, что не хотят иметь с этим домом ничего общего и забудут вообще о его существовании. Богатые люди очень суеверны. Те, кто остался — решили продолжать содержать бордель и забыть о существовании ямы. К тому же появилось такое выгодное направление — торговля органами. Похищать людей и распродавать их по частям — это просто золотое дно. Отец в бытность свою завел нескольких надежных людей, которые доставляли молодых девушек для борделя. Теперь эти же люди добывали тела для «запчастей». Где-то на другом конце города была клиника, где проводились операции. Маленькое выгодное дельце. Впрочем, работа не была поставлена на поток, чтобы не привлекать внимания. «Владельцы предприятия» скорее использовали дом и клинику для себя, своих друзей и родни. Наверное это было по-своему очень приятно — иметь свое маленькое рабовладение. И дело было тут не столько в деньгах и потенциальном банке органов, а скорее в этом темном наслаждении «обладания». Истинная власть — это власть над чьей-то жизнью.

Получается, сказала я Сержу, ты не можешь сказать кто наши родители и живы ли они. Серж сказал, что нет. Он не знает. Да и вряд ли наши матери, будь они живы, радовались бы детям, рожденным в результате похищения и изнасилования. Будь они живы. Но это вряд ли. А наши отцы — кто знает где они. Это были всего лишь мужчины, которые работали здесь, удовлетворяя других мужчин.

Нам неплохо жилось, когда за нами присматривал Серж. Мы старались не разочаровывать наших клиентов, и все были довольны. Я научилась не видеть случайных людей, которые попадали к нам в клетку. Иногда это были дети… мы с Викой пытались играться с ними и развлекать, но потом их забирали. Вика плакала, а я училась. Училась тому, что не должна ни к кому привязываться здесь. У меня были Ру и Вика, на других меня просто не хватит. И я перестала вообще реагировать на бьющихся в истерике детей, на девушек, которых выдернули из родительского гнезда, на мальчиков с вырезанной сетчаткой… Это все были временные люди, случайные. Девушек жестоко пользовали пару месяцев, потом они тоже исчезали. Дети исчезали очень быстро, вероятно шли на органы или на продажу. Эмоции, которые я могла бы проявлять к ним, вывели бы меня из равновесия и помешали выживать НАМ. Когда я видела очередного страдальца в наших пенатах, видела чьи-то испуганные глаза и руку, протянутую мне, я говорила себе: «У меня нет сердца». И отворачивалась. Я не могла им помочь, ничем не могла. И я не хотела давать им лживую надежду.