Грехи отцов - Кафф Уильям
— Посмотрим, — возразила Эмили, — когда вы влюбитесь, тогда другую песенку запоете и куда ваша теория денется!
Мы прожили в Херн-Лодже уже месяца два, а спокойствие наше ни разу не нарушалось ни привидениями, ни живыми людьми, хотя отдаленность нашей улицы от многолюдного квартала и уединенное положение дома сначала внушали нам некоторое опасение насчет грабителей. Жизнь наша текла мирно и однообразно; утром я отправлялся в контору, где служил, а Эмили хозяйничала и нянчилась с нашим первенцем. Иногда, если позволяли домашние дела и погода была хороша, она выходила ко мне навстречу, и мы вместе возвращались домой. Ральф очень часто гостил у нас, и для него была отведена особая комната. В одно из своих посещений, после обеда, когда жена вышла, а мы сидели с сигарами у камина, Ральф вдруг изумил меня вопросом:
— Знаете ли вы, что за вашим домом следят? — понизив голос, спросил он.
— Следят? Но кто же? — с недоумением спросил я.
— Красавица.
— Это, конечно, очень лестно для кого-нибудь из нас, — отвечал я, — но все-таки я вас не понимаю.
— Я не шучу, Джон, — продолжал Ральф, — я видел ее уже три или четыре раза бродящей около дома. У нее бледное, грустное лицо с огромными темно-синими глазами; она высока, стройна, но в довольно поношенном костюме. В первый раз, признаюсь, я принял ее присутствие здесь на свой счет, но потом убедился, что она не обращает на меня никакого внимания.
— Во всяком случае, я не льщу себя надеждой, что она влюбилась в меня, — сказал я, — и поэтому могу приписать эти встречи только случаю.
— Нет, она ходила тут с целью, — упорно стоял на своем Ральф. Появление жены на этот раз прервало наш разговор.
Несколько дней спустя жене понадобилось съездить в город за покупками, и она отправилась утром, вместе со мною, обещав вернуться к обеду гораздо раньше меня. Действительно, придя домой, я уже застал ее, и она тотчас начала рассказывать как, обремененная множеством свертков с покупками, она их разроняла, влезая в омнибус, и лишь благодаря помощи какой-то необычайно красивой девушки, также ехавшей в этом омнибусе, могла собрать и благополучно довезла домой свой багаж. Разговорившись с любезной незнакомкой, она узнала, что ее зовут мисс Артур, что она живет по соседству с нами и добывает себе средства уроками. Описание жены так подходило к описанию таинственной красавицы Ральфа, что я не сомневался в тожественности этих личностей, но не приписывая этому никакой важности, ничего не сказал жене о его встречах с девушкой. Однако скоро настала и моя очередь испытать некоторое приключение.
Однажды я работал у себя в кабинете поздно ночью. Кругом царила мертвая тишина. Далекий от всякого суеверного страха и весь погруженный в свои вычисления, я вдруг вздрогнул, явственно услыхав какое-то царапанье внизу под моим окном. Я прислушался; звук не прекращался. Осторожно подкравшись к окну, я тихо поднял его и заглянул вниз; но в тот же момент раздался такой дикий, нечеловеческий крик, что я невольно отскочил в средину комнаты. Вслед за криком послышались поспешные шаги убегавших людей. Опомнившись, я схватил мою толстую палку и со свечой отправился в нижний этаж. От быстроты моего бега свеча потухла, но я знал дорогу и ощупью обошел все комнаты; все было пусто и тихо. Спальни Эмили и прислуг выходили на другую сторону дома, и, к счастью, крик не разбудил никого. Почти сомневаясь в действительности слышанного мною крика и шагов, я уже намеревался вернуться в кабинет, когда вспомнил, что не осмотрел еще длинного заднего коридора, в который отворялись комнаты дворецкого и кладовая. В конце коридора было окно с крепкой чугунной решеткой, не имевшее ставня. Я часто думал, что ставень необходим здесь, но все как-то забывал велеть сделать его. Войдя в коридор, я почувствовал дуновение холодного ветра, и в ту же минуту около самого окна вспыхнула спичка. Я затаил дыхание и прижался к стене. Слабый свет спички озарил лицо и отчасти фигуру женщины, державшей в руке какую-то бумажку, которую она, очевидно, внимательно изучала. Неосторожным движением я слегка зашумел; спичка потухла, послышался быстрый шорох платья, потом все стихло. Добравшись в кладовую, я нашел там свечку и спички и, с огнем подойдя к окну коридора, увидал крепкую решетку распиленной и отогнутой наружу, а на полу два вовсе не соответствующие предмета: стамеску и женскую лайковую перчатку.
С трудом разбудил я своего дворецкого, и мы вместе отправились на дальнейшие расследования в нижнем этаже. Но здесь никого не было. Забаррикадировав, насколько возможно, окно коридора и убедившись, что в доме нет злоумышленников, я отпустил трусливого Джинса и сам пошел спать. Утром я все рассказал Ральфу, под печатью строжайшей тайны, так как вовсе не желал тревожить жену рассказом о происшествии, и мы тщательно осмотрели почву под окном. Земля была мягкая, и на ней явственно отпечатались глубокие и перепутанные следы двух пар подбитых гвоздями сапог, между которыми не так определенно, но все-таки достаточно ясно видны были отпечатки маленькой женской ножки.
— Скажите на милость! Нынче уж и грабительские экспедиции не обходятся без женщин! — саркастически заметил Ральф.
После долгих совещаний с Ральфом и Джинсом относительно того, как на будущее время предохранить себя от подобных покушений, решено было, во-первых, приделать к окну крепкий ставень, а во-вторых, завести в доме чуткую собаку, и Ральф взялся доставить нам верного сторожа. Таким-то манером попал к нам красноглазый, короткохвостый фокстерьер Питер, сыгравший такую важную роль в последующих событиях. Когда, дня через два, Ральф явился с своим четвероногим спутником, жена моя сначала горячо восстала против него, страшась за чистоту своих новых ковров и мебели. Но сынишка наш решил дело в пользу Питера: увидав его, он в восхищении захлопал ручонками и непременно пожелал свести с собакой ближайшее знакомство. Признаюсь, несмотря на ручательство Ральфа за безукоризненную кротость Питера, приобретенного им от хорошего знакомого, я с трепетом смотрел, как малютка теребил пса за уши и тыкал ему пальцами в красные глаза. Но Питер действительно оказался вполне заслуживающим самой лестной рекомендации и с примерным терпением переносил свое испытание. Очень скоро он сделался любимым членом нашей семьи и особенным фаворитом Эмили, всегда бравшей его с собою гулять.
Однажды, по обыкновению, она отправилась с ним мили за две, с целью навестить знакомых. Вернувшись из конторы домой, я не нашел ее дома и, подождав довольно долго, начал уже серьезно тревожиться, когда она наконец явилась, печальная и озабоченная.
— Что случилось? — спросил я. — Не захворал ли наш мальчик?
— Питер пропал! — чуть не со слезами отвечала она.
— Каким образом?
— Отстал как-то и не вернулся ко мне. Я уже была в трех полицейских участках с объявлением о пропаже. Но мне сдается, что его просто украли и мы больше не увидим его.
— Я телеграфирую Ральфу, он выдумает, как помочь беде, — сказал я ей в утешение, и она действительно повеселела, хотя заметила, что в этом случае вряд ли можно рассчитывать на его помощь.
Я послал Ральфу депешу, и он приехал на другой же день.
— Я думаю, что он погуляет на свободе и вернется сам, — сказал он, услыхав о пропаже. — Питер не таковский, чтобы дать украсть себя: он слишком смышлен. Просто ему захотелось постранствовать, и когда он наголодается порядком, то прибежит и начнет лаять у подъезда.
Только что успел он произнести эти слова, как раздался звонок.
— По-вашему, может быть, это Питер звонит! — с горечью заметила ему Эмили, раздосадованная тем, что он не мог дать никакого существенного совета.
— Может быть, — невозмутимо отвечал он, — на свете все возможно!
Между тем дворецкий отворил дверь, в прихожей послышались голоса, и в столовую к нам медленно вошел Питер. Сначала он прямо направился к тому месту, где обыкновенно стоял его обед, и усердно обнюхал ковер. Потом уже он обратил внимание на нас, нерешительно помахивая обрубленным хвостом и очевидно не зная, кого первого осчастливить своим приветствием. Приметив гневную позицию Эмили и ловко избегнув энергичного толчка моим сапогом, беглец избрал своим убежищем Ральфа и с быстротою молнии вспрыгнул к нему на колени, обдав одежду этого джентльмена жидкою грязью, обильно текшей с его шерсти.
