Грехи отцов - Кафф Уильям

Annotation

Уильям Улик О'Коннор Кафф (1845–1898), четвертый граф Дезарт, ирландский аристократ из графства Килкенни, помимо политической деятельности, во второй половине XIX века был известен как автор пятнадцати романов. Наиболее популярны были его остросюжетные детективные романы, триллеры.

Маленький коттедж в отдаленном квартале Лондона — райский уголок для молодой семьи… но лишь на первый взгляд: странные происшествия, загадочная находка и таинственная новая подруга открывают дверь в прошлое Херн-Лоджа, к грехам отцов, которые тяжким грузом ложатся на потомков.

ГРѢХИ ОТЦОВЪ

ГРѢХИ ОТЦОВЪ

Романъ графа Дезартъ

Много лет тому назад, когда я только что женился, пришлось мне искать жилище для своего нового хозяйства. Блуждая по отдаленным, более дешевым, кварталам Лондона, случайно я наткнулся на маленький райский уголок. Завернув в один из узких переулков, я очутился пред небольшим старинным кирпичным домиком, сплошь увитым розами, клематисами и другими ползучими растениями; к дубовой двери подъезда вела чисто выметенная каменная дорожка; с обеих сторон тянулась решетка, за которою виднелся садик, весь полный душистых цветов. Внешность дома прельстила меня до того, что я прекратил дальнейшие поиски и решился завтра же явиться сюда для подробного осмотра вместе с женою.

Старик управляющий, к которому мы обратились за ключами от комнат, в ответ на мою просьбу озабоченно потер себе руки и переспросил:

— Так вы желаете осмотреть Херн-Лодж, сэр?

— Непременно.

— Ну, я был бы очень рад отделаться от этого дома… Но дело в том, сэр, что до сих пор все наниматели бросали его… Иные теряли свои задатки и только торопились выехать, а с иными у нас бывали большие неприятности из-за требования задатка обратно…

— Но отчего же так? — с живостью перебила моя жена. — Верно, там водятся привидения?

— Как возможна подобная вещь, сударыня? — возразил он. — Понятно, что на самом деле никаких привидений нет, но люди так толкуют. По ночам никто там и мимо не пройдет, боятся. Да вот, спросите у старого сторожа в доме, он вам расскажет всю историю подробно.

Любопытство наше было порядком возбуждено, и мы поспешили к прельстившему меня жилищу. Снаружи оно очень понравилось жене, а внутренний осмотр окончательно утвердил нас в намерении нанять его. Разумеется, приходилось сделать кое-какие перемены и починки, но в общем, расположение комнат и их размеры вполне удовлетворяли нашим потребностям. Расхаживая по дому и распределяя комнаты, мы совсем позабыли о привидении, и только уходя, жена вспомнила слова управляющего. Она спросила старого сторожа, не случалось ли ему видеть или слышать здесь что-нибудь?

— Ничего тут нет, сударыня, — отвечал он, — вздор люди болтают. Точно, случилась здесь темная история, да этому уж лет пятнадцать будет, — и он рассказал нам следующее.

Херн-Лодж нанят был каким-то джентльменом, чрезвычайно любившим уединение. Он был добрый, меланхолический человек, нередко помогавший своим соседям в случае нужды. Однажды в зимнюю ночь в доме явилась какая-то дама, без всякого багажа. Наутро джентльмен объявил прислуге, что это его жена, и вскоре привезены были ее сундуки с нарядами и вещами. Жена или не жена, но леди держала себя полной хозяйкой в доме. Она очень часто ездила в город и возвращалась поздно, по словам прислуги, в состоянии сильного возбуждения. В таком виде она всегда принималась петь — великолепно, по отзыву тех же слуг, — а потом следовали весьма крупные разговоры с ее мужем. Так прошло три месяца. Раз, в феврале, джентльмен отпустил всех слуг — лакея, кухарку и горничную — в город, в театр, где тогда производила фурор новая феерия, сказав им, чтобы они не спешили возвращаться домой. Такое позволение никого из них не удивило, так как господин их всегда был очень добр и внимателен к служившим у него.

Вернувшись после полуночи, прислуга тихо пробралась в свои комнаты и только на утро с удивлением убедилась в отсутствии господ, по всей вероятности, также поехавших в город после холодного обеда, накрытого лакеем перед его уходом. Неожиданная отлучка эта, если и изумила слуг, то во всяком случае не встревожила их и лишь на третий день, когда на имя кухарки получен был пакет со вложением месячного жалованья всем прислугам, которым предоставлялось искать себе места, дано было знать в полицию. Хотя пакет был адресован рукою самого хозяина, но и он и жена его исчезли, словно канули в воду. Все розыски оказались тщетными. Обыск в доме также не привел ни к чему: подтвердилось лишь то, что прислуга и без того знала, а именно — внезапность отъезда господ. Все вещи и одежда оставались нетронутыми; очевидно, супруги скрылись вследствие какой-то таинственной причины, не взяв с собою ровно ничего на дорогу. Не ограничиваясь этими сведениями, полиция продолжала наводить различные справки в околодке. Но за неимением никаких дальнейших известий о исчезнувшей чете, поневоле пришлось сдать дело в архив, и с тех-то пор возникла дурная слава опустевшего Херн-Лоджа. Говорили, что по ночам там слышны стуки и крики, словом все, что обыкновенно говорится в таких случаях.

Выслушав рассказ сторожа, мы оба засмеялись и тут же окончательно порешили нанять хорошенький домик.

Переделки и поправки тянулись целые две недели, но наконец мы с восхищением водворились в новом жилище, где нас не замедлили навестить все наши друзья, интересовавшиеся нашим романическим гнездышком.

Любимейшим другом моим, а также моей жены, был Ральф Гэринг, самый веселый, добродушный и приветливый человек, которого я когда-либо встречал. Увы! с тех пор в нем произошла ужасная перемена, и едва ли он когда-нибудь станет прежним Ральфом. За приятеля он готов был в огонь и в воду; не колеблясь, отдал бы последний шиллинг бедняку; был способен хладнокровно убить врага и еще ни разу не влюблялся. Он уверял, что не терпит женщин, но обращался с прекрасным полом рыцарски-любезно, утверждая, что каждая женщина, с которою ему приходилось встречаться, составляет исключение среди недостойных дщерей Евы.

— Проповедуйте себе, что хотите, — говорила ему моя жена, — а вот как только вздумается какой-нибудь кокетке поймать вас, вы сложите оружие при первом же нападении!

Но под внешней беспечностью и легкомыслием он держался известных убеждении и так крепко, что ничто не могло поколебать их. Прибавив к этому молодость, красоту, изящную осанку и полное отсутствие как фатовства, так и неловкости, легко представить себе портрет моего друга.

Он явился к нам в Херн-Лодж немедленно после нашего переселения и, как это всегда бывало, после обеда вступил в ожесточенный спор с моею Эмили, очень любившей поддразнивать его. Особенно жарко спорили они о наследственности. Ральф был убежден в возможности посредством постепенного совершенствования поколений довести род человеческий до безукоризненной нравственности.

— Зачем позволять негодяям жениться? — говорил он. — От них непременно произойдет негодяй. Дитя четы воров будет вором, делайте что хотите. Отнимите его от родителей грудным младенцем, воспитайте в строжайшей нравственности, и в конце концов он все-таки что-нибудь да украдет. Если он журналист, то будет красть чужие идеи или украдет у своего ближнего возлюбленную или жену. Если он попадет в парламент, то станет пособлять облагороженному воровству в больших размерах, подавая голос за различные налоги, войны и тому подобное. Он не может изменить свою воровскую натуру. Печально, но справедливо. Но примитесь сочетать нравственных людей с негодяями, и вы увидите, что через несколько поколений негодяи выродятся в полупорядочных членов общества!

— Не совсем-то приятный опыт для нравственных людей! — заметила Эмили.

— Да, но это их гражданский долг. Теперь относительно умственных способностей. Мои отец и мать оба были умные; он изобретал всевозможные машины, не имевшие ни малейшего успеха, а она писала весьма недурные стихи, никогда не появлявшиеся в печати. Каков же результат? Подобно огню и воде, взаимно уничтожающим друг друга, оба они передали мне лишь свои отрицательные достоинства, и я вышел ни то, ни се. Нет, для пользы человечества, необходимо скрещивать крайности, тогда получится сначала средний человек, а в конце концов — совершенство! По этой-то причине я никогда не женюсь, миссис Уэльтер, чтобы вы ни пророчили мне! — весело заключил он.