Путь отмщения - Эрин Боумен
Я им почти завидую. Под тугой повязкой, которой я замотала себе грудь, чтобы не топорщилась под рубашкой, кожа зудит просто адски. Снова скребу ребра, понимая, что деваться все равно некуда. Мы с па каждую неделю приезжали в Прескотт за припасами. И хотя прежде и ноги моей не было в «Кварц-Роке», сегодня лучше не рисковать. Еще не хватало, чтобы меня признали, когда руки чешутся довершить задуманное.
Я проверяю отражение в зеркале.
К ублюдку направляется шлюха. Она наклоняется и что-то ему говорит, но слов не разобрать. Он недовольно ворчит. Шлюха хмурится, затем все равно обнимает его рукой за шею и втискивается подлечу на колени.
— Я же сказал, не интересуюсь! — рычит он и спихивает ее.
— Ой, да брось! Не будь злюкой! — Она заламывает парню шляпу на затылок, и я мельком вижу его глаза-бусинки: припаренные, злые, сияющие демоническим блеском. — Даже в воскресенье не грех повеселиться.
Девица тянется к лацканам его куртки, собираясь поднять ублюдка на ноги и увести в задние комнаты, но нечаянно задевает рукой рану на животе.
— У тебя кровь, — говорит она, глядя на испачканные красным пальцы. И снова поворачивается к нему: — Господи, да ты…
Он с размаху бьет шлюху по лицу тыльной стороной ладони, она отлетает и врезается в стол золотоискателей. Стаканы с грохотом сыплются на пол; игральные карты белыми лепестками кружат в воздухе. Мужчины видят след от удара на щеке девицы и вскакивают.
Бандит первым выхватывает револьвер. Золотоискатели застывают как вкопанные. Вояки в мундирах напряженно замирают. Неподвижность накрывает салун тугой волной, как жара в прериях, а я тем временем изо всех сил делаю вид, будто меня интересует только стопка, зажатая в кулаке.
Держа всех на прицеле, чертов сукин сын, хромая, отступает к дверям. Он не спускает глаз с мужчин, а те не решаются достать оружие. Выпивка в воскресный день — это одно, перестрелка — совсем другое.
Он выскальзывает на улицу. Как только замирают створки дверей, салун снова оживает. Шлюха поднимается с пола. Золотоискатели водружают стол на место.
Я бросаю монеты на стойку и выхожу за ублюдком.
— Будь осторожен, малец, — говорит мне вслед бармен.
Не проронив ни слова, я толкаю дверь салуна.
Жара тут же наваливается всей тяжестью, будто стремясь задушить; белая пыльная улица мерцает, точно лунная дорожка. Блики на стременах и сбруях лошадей, привязанных вдоль Виски-роу, подмигивают мне. Будто знают. Будто подначивают меня.
Я поворачиваю за угол вслед за сукиным сыном. Тот направляется к нужнику и скрывается внутри.
Во дворе тихо. Ни ветерка.
Осторожно подкрадываюсь ближе, еще ближе. И вот я уже могу разглядеть каждую трещину на хлипкой двери отхожего места. Готова поклясться, что чувствую запах пота и крови мерзавца по ту сторону двери.
Револьвер на поясе нашептывает мне: «Убей его, отомсти за па. Убей его, убей, убей».
Достаю кольт правой рукой, левой тянусь к двери. Делаю вдох и настежь распахиваю дверь. Не успевает она шваркнуть мне по плечу и снова захлопнуться, как я уже держу гада на прицеле. Он сидит на толчке, не спустив штанов, но расстегнув рубашку. Осматривает рану, тычет пальцами в кожу вокруг нее. Мне видно только кровавое месиво в левой части живота; кровь уже пропитала пояс штанов.
Он ныряет рукой к револьверу, но видит дуло, нацеленное ему в лоб, и понимает, что шансов нет. Тогда он замирает, выставив вперед раскрытые ладони. Они все в крови, и у меня мелькает мысль, что там есть и кровь отца.
— Очень медленно опусти руки, — говорю я, — и отстегни пояс с кобурой.
Он кривит губы, но исполняет приказание. Ремень брякается на доски скамьи, сколоченной над ямой. Я хватаю пояс и отбрасываю в пыль за дверь нужника.
— С кем ты был во время налета?
Он нечленораздельно рычит.
— Я спрашиваю, с кем, черт подери, ты был?
Молчание.
Я смотрю в его черные глаза и не вижу ни тени раскаяния. Па умер в одиночестве. Совсем один, загнанный в угол, в неравном противостоянии с целой бандой. Возможно, именно этот человек накинул ему на шею веревку, вздернул и оставил болтаться в петле. Кровь шумит у меня в ушах.
— Почему вы это сделали? — спрашиваю я. — Вы не взяли ничего, кроме револьвера. Просто убили моего отца и двинулись дальше, но ради чего?
— А ты не знаешь? — И сукин сын вдруг смеется мне в лицо. — Этот идиот всю жизнь хранил такую тайну и даже не посвятил в нее родного сына? Просто блеск!
— Твои приятели, — цежу я сквозь зубы, изо всех сил стараясь скрыть замешательство: я ведь понятия не имела, что у отца были тайны. — Куда они направляются?
— Тебе их не найти, — ухмыляется он, оскалив почерневшие зубы. — А если найдешь, они и тебя вздернут, как папашу.
Я пинаю его прямиком в раненый бок, и бандит издает вопль.
Это был не случайный налет. На отца охотились, его выслеживали.
— Как вы нас нашли? — спрашиваю я.
Мерзавец стонет.
— Я не буду повторять вопрос.
— Приказчик из «Голдуотерса», — отвечает он. — Сердечный такой малый. С улыбкой направил нас прямо к твоему па.
Моррис.
— Похоже, ты не единственный местный парнишка, кому невдомек, что творится в городке. — Ублюдок снова скалит гнилые зубы, и мне хочется вышибить их все до единого.
— А теперь слушай меня, и слушай внимательно, — говорю я. — Сейчас я отправлюсь в «Голдуотерс» и выведаю все, о чем ты умолчал. А потом пущусь в погоню за твоими приятелями, которых ждет та же участь, что и тебя. Клянусь, каждый трусливый мерзавец, который разъезжает по округе и вешает ни в чем не повинных людей, получит по заслугам.
— Золотые слова, мальчик! — говорит он. — А теперь ради бога убери проклятый револьвер.
— Ладно, — говорю я.
И убираю.
После того как всаживаю подлецу пулю в лоб.
Глава вторая
Я отпускаю дверь, она с треском захлопывается, но лицо бандита так и стоит у меня перед глазами: грубая, точно дубленая, кожа, черная борода и злые глаза, которые широко распахнулись в тот момент, когда он догадался о моих намерениях.
Я пинаю в сторону его ковбойский ремень и сплевываю под дверь нужника:
— Увидимся в аду, мистер.
