Фрасис Дарлинг - Разбитое зеркало

— Подай мне молоток. Маленький, с круглой шляпкой.

Оливия передернулась внутри своего тела и вошла в него подобно кукольнику или чревовещателю. Затем она стала той Оливией, которую Роман, как он думал, знает.

— Этот?

— Этот. Брось его мне.

— Я принесу. Я не боюсь лестниц. Даже в два этажа.

— Нет!

Оливия поставила ногу на первую ступеньку.

— Пожалуйста, Оливия. Я спущусь.

Вот это было хорошо. Пусть он это сделает. Главное, что она победила, как бы ни мала была ее победа. Оливия подняла молоток, откинула назад голову, сознавая преимущества своей фигуры.

— В чем дело? — спросила она его. — Разве мы не застрахованы?

— Всего лишь на жалкий миллион. И то до дня открытия, мое золотко. Это пустяк по сравнению с тем, что ты мне должна.

Она сжала губы и вытянула шею навстречу ему. Быстрый поцелуй в то время, как он работал, был достаточно безопасен. Роман посвятил себя им же установленной дате открытия — через две субботы. Она даже могла бы прийти к нему домой, позволив ему выплеснуть часть «подавленной» страсти. Бедный Роман! Он, конечно, в один из дней ожидает найти в постели шаровую молнию. Этот идиот охвачен похотью в отношении «девушки из зеркала». Так легко спутать их, Оливию и эту девушку.

Слишком легко. Даже Оливия может их спутать.

Сейчас он опять спускался, гремя своим ремнем с инструментами, как всамделишный строитель.

— Можешь мне подержать лестницу на минутку? Нужно поднести наверх стекло, это очень неудобно.

Внизу было тесновато. Основание лестницы упиралось в боковую стенку будущей приподнятой кабинкой. После того как внутри было все снесено, Роман принялся первым делом за многоступенчатые платформы. И это было его первой ошибкой. Тщательно пригнанная обшивка с десяток раз вскрывалась для проводки труб, кабелей и другой всячины.

Роман протиснулся мимо нее. Он задержался около нее, прижался к ней всем телом, ощупал ее всю руками. У Оливии было ощущение, что ее провоцируют этой игрой.

— Я сейчас подниму это стекло и вернусь еще, — задышал он ей в шею.

— Обещания, обещания.

— Но мы оба их выполняем, не так ли?

Она отступила, чтобы он мог пронести большой лист стекла. На мгновение оно было между ними, на одной стороне Оливия смотрела сквозь него на Романа. Мужчина за стеклом. Настоящий. У нее почти подкосились колени, но это была реакция девушки из зеркала, а не ее.

— Будь осторожен, — сказала она, в то время как он медленно поднимался вверх по качающимся ступенькам. Его руки в перчатках обхватывали тяжелое стекло.

Он что-то промычал в ответ, затем остановился:

— Нужно его покрепче держать. Я прождал час, пока его резали. Это не стандартный размер.

Оливия присела на корточки в углу, послушно держа основание лестницы,

— Ты уже наверху?

— Момент. Нужно только…

Двойные двери распахнулись.

— Оливия! — Это был голос Портии. — Посмотри, что мне купила мама!

— Иди сюда, — сказала Оливия, привстав, плечом она неосторожно сдвинула лестницу.

Наверху Роман услышал, как открылась дверь и зазвучал молодой ясный голос. Он посмотрел вниз, увидел два силуэта, один юный и достаточно привлекательный, чтобы отвлечь его внимание всего лишь…

Лестница покачнулась. Стекло выскользнуло в то время, как он пытался удержать равновесие локтем.

Звук падающей на пол тяжелой книги.

— Оливия! Смотри…

Перед его взором открылась с ужасной четкостью картина: Оливия на дне колодца, и острое стекло, как лезвие гильотины… Угол прикоснулся к волосам Оливии, легко рассек бровь и щеку, разрезал нежную грудь подобно тому, как скальпель разрезает бутон розы. Удар. Большой нож мясника отсекает громадный кусок мяса. Удар по кости. Кость глубоко в ее бедре.

Стекло стало летающей хрустальной люстрой. Оно было целым, а затем тонкие кинжалы взметнулись в воздухе, вращаясь, плывя и наконец, наконец падая…

Роман очутился внизу, тридцать семь ступенек вниз, и не было никакого спуска, ничего.

Он прижался щекой к рваной открытой ране на ее лице, рубашкой он прижался к влажному месту, где была ее грудь, потому что все, что он мог сделать, так это использовать свое тело. Ее тело было разрушено.

Роман поднес руки к ее коленям, где бил красный фонтан. Его пальцы проникли внутрь, в сырую, живую плоть ее бедра и нашли источник, откуда била горячая кровь.

Он скользил, конец артерии, скользил и был коротким. Был только один способ зажать его, ногтями. Роман сильно надавил, чувствуя, как его пальцы сжимаются.

Но источник прекратил существование. Она все еще кровоточила, но… Сейчас, по крайней мере, понадобятся минуты, чтобы из нее вытекла вся кровь, а не секунды.

«Что я могу сделать?»

Он был как будто в пузыре, пузыре ужасного потустороннего мира. В пузыре появилось отверстие. Остальной реальный мир как будто просочился в него. Там было два человека, женщины. Они вошли и…

«Что мне делать?!» Страх и требовательность перемешались в этих словах.

Две женщины. Старая и молодая. И молодая что-то его спрашивала.

— Что мне делать?

Роман повел глазами. Он не мог повернуть голову. Ведь его щека удерживала в целости лицо Оливии.

— Что мне делать? — Голос балансировал на остром, пронзительном краю, за которым была паника.

Она склонилась над старой женщиной — матерью Оливии, прижавшись к ее груди.

Это была сестра Оливии. Вещи стали приобретать целостность, не только видения, звуки и горький запах крови, но и способность понять, придать этому значение.

Сестра Оливии массировала грудь матери Оливии, что означало инфаркт, сердечный приступ, вызванный ужасом.

— Она отвечает? — спросил Роман, вполне разумно, не обращая внимания на эхо в голове.

— Нет… Это ее третий…

— Мы можем спасти Оливию, может быть, — сказал он.

— Я должна?…

— Да. Телефон. Там где вход. 9-1-9.

— А моя мать? — Ее голос дрожал, разум Портии мог рухнуть в пропасть.

— Твоя мать мертва. У нас нет времени.

— Да. — И Портия покорно исчезла.

Глава восьмая

Ее кроссовки «Найк» были безнадежно испорчены. Ей нужно купить новые, может быть, надувные. Вот об этом нужно думать, о чем-то безопасном.

Пятна крови не стереть, особенно старые. Вот об этом не стоит думать. Кровь Оливии. Бьющая струей и растекающаяся. Стружки цвета слоновой кости и розовые древесные опилки превратились в отвратительную грязь.

И смерть мамы.

Ее кулак раздавил пластиковую чашку. Пенистый кофе пролился на ее обнаженное колено и дальше вниз по икре ноги. Верхняя часть ее высокого носка стала коричневой.