Оксана Сергеева - Стая (СИ)

— На неопределенное время. — Прозвучало как «навсегда».

Почувствовала, как в одно мгновение холод сковал все тело, как заледенели пальцы от подступающего непонимания. Того самого, которого боялся Денис. И храбрилась бы еще, если б не то самое выражение в его глазах и иной тембр голоса. От которого вдруг захотелось заплакать. Плакать, не разобравшись, не зная толком, в чем суть.

— Я всегда знала, что ты что-то не договариваешь.

Он отвернулся и посмотрел в мелькающий экран телевизора.

— Тот, кто говорит все, что думает, обычно ничего особенного не думает. — Тут Шаурин оживился, потер ладонями лицо, словно умылся без воды, откинулся немного назад, чтобы видеть Юлю. — Я по-другому планировал, но сейчас обстоятельства складываются именно так. Мне нужно уехать.

— А что ты планировал?

Сначала не хотел ничего говорить о конфликте с Монаховым. Потом передумал, потому что не представлял, как сможет через время все объяснить. Это будет еще более неубедительно и расплывчато, чем сейчас.

— Я планировал, что со временем мы с Сергеем Владимировичем придем к согласию, но оказалось наоборот.

— Я не понимаю, Денис, — отчаянно прошептала она. — Не понимаю…

Что он мог ей сказать? — что если не уедет, то вступит с Монаховым в открытое противостояние, и тогда головы полетят? — не мог он ей этого сказать. Никак не мог. Хотя самому уже надоели эти бесконечные недосказанности и недоговоренности. Хотелось свободы во всем — в словах и в действиях. В отношениях с Юлей хотелось полной свободы.

— Мы с ним перестали понимать друг друга.

— Денис! «Перестали понимать…» — говорят про мужа и жену, которые со временем надоели друг другу. Да и тут все просто: понимание исчезает, когда люди перестают любить. А ты говоришь про моего отца! Вы что с ним — никак не можете поделить сферы влияния?

То, что Денис носит документы в портфеле от Версаче, еще не говорит о чистоте его морального облика. Юля прекрасно осознавала, каким чудесным образом он за короткое время смог сосредоточить в своих руках такую власть.

— Можно и так сказать, — мрачно согласился он, ничуть не удивившись ее прямоте. — Не только сферы влияния. Тебя тоже. И никогда не могли… — нелегко давалась такая откровенность. Но позже в этом разговоре не будет никакого смысла, а так есть надежда, что она со временем примет это. Рука ее замерла, застыла, запутавшись в волосах. Губы полуоткрыты — вот-вот с них сорвется какое-то слово. — Юля, я буду приезжать. Нечасто, но буду. Но сейчас это самый лучший вариант.

— Для кого лучший? — вскричала она, внезапно сбросив оцепенение. — А меня ты спросил? Ты и за меня решил, что так будет лучше?

Он мечтал бы очутиться сейчас в толпе. Среди народа. Может быть, в шумном парке или на текучей набережной, — там, где голос можно приглушить и разговор оборвать. Где можно иногда промолчать, недосказать, потому что нет интимности и уединения, потому что люди вокруг мешают и есть возможность отделаться незначительными фразами. Тогда ее точные вопросы не будут вонзаться в него, как стрелы, и слова такими колкими не будут. И на задуманное точно хватит сил.

— Юля, у мужчин другая планида. Мы иногда вынуждены принимать жесткие решения. И думать за других. Жертвовать своими чувствами. Не могу я всего тебе сказать. И не потому что не хочу, а потому что ситуация зашла так далеко, что просто не знаю, с какой стороны начать тебе ее обрисовывать. Не могу я допустить, чтобы он и дальше играл на моих… эмоциях. Мне это слишком дорого обходится. Я же не уезжаю навсегда, я вернусь, — убежденно сказал он.

Она пристально всматривалась в лицо любимого мужчины, обегала взглядом щеки, губы. Снова замерев, смотрела на него немигающим задумчиво-отстраненным взглядом, словно в уме решала какую-то сложную задачу. Словно ждала, что вот-вот к ней придет ответ.

— А ты система, Шаурин, — наконец тяжело сказала она, — такая же, как мой отец. Только он этого не понимает. А я в этой системе механизм, который работает неправильно, да? Я мешаю тебе функционировать нормально, и ты хочешь от меня избавиться. Оказывается, все просто до безобразия. А сам отъезд — это не смертельно. В этом нет проблемы, можно хоть каждую неделю летать друг к другу. Бывает, люди на два города живут, даже на две страны. Сложно, но живут, встречаются. Проблема в том, что тебе это не нужно, тебе сейчас нужно от меня избавиться. И знаешь, — подытожила она, но ее голос предательски дрогнул и ослаб, — я тебя отпускаю. Совсем. Я на твоих чувствах играть не буду. Потому что я, как никто другой, знаю, что это бесполезно. Уезжай. Ты свободен.

Она посидела некоторое время молча, давая ему возможность возразить, а потом вскочила с дивана. Денис успел перехватить ее за руку, среагировал молниеносно, сжав тонкое запястье.

— Юля!..

— Хочешь сказать, что я неправильно все поняла? Извини, работаю с тем, что есть. Ты ставишь меня перед фактом! — начала вырываться, делая вдох через каждое слово. — Вы не дали мне возможности сделать правильные выводы, вы, чертовы эгоисты! Манипуляторы хреновы!

— Прекрати, — вынужден был встать, чтобы удержать ее. Ожидал, конечно, от нее такой реакции — взрыва, криков. Хуже, если бы она приняла все бесстрастно. — Я не хочу уезжать вот так! Только не так!.. Юля, послушай! — скрутил ей руки, словно нацепил смирительную рубашку, показалось, что сейчас она размахнется и со всей силы влепит ему пощечину. Прочитал это в ее глазах и едва уловимых движениях. — Не ори, мне и так тяжело. Я же сказал: я вернусь.

— Это так ты меня бережешь — свое сердце? — она вдруг сменила тон, заговорила тихо и обреченно, беззащитно оплывая в его руках. Он обнял ее сзади и прижал к груди. Отпустил покрасневшие от его хватки запястья, стиснул ее так крепко, что она не могла вздохнуть. — Так ты меня бережешь? Оставляешь одну, неизвестно — на какое время! Господи, да даже когда из тюрьмы ждут — срок знают! Как ты можешь?.. Я же повзрослела с тобой. Я не умею жить без тебя. Не знаю, как это — жить без тебя. Я же люблю тебя, почему этого мало?

Он и сам давно уже забыл, как это — жить без нее. Что такое — не видеть ее, не слышать, не чувствовать. Не знал, как сможет выдержать. Любое сомнение ломает логику. Его твердое намерение уехать стало не таким твердым. Она его рушила, плавила. Каждым словом своим плавила. Каждым всхлипом и дрожащим голосом рвала ему сердце на части.

— Поехали, — резко развернул ее. — Поехали со мной, — убрал волосы от лица, обхватив его ладонями.