Трейси Гузман - Райская птичка

Но Стивен едва сдерживал восторг. Чем бы ни закончился этот день, он уже оправдал последние тридцать бесцельных месяцев его жизни. Неизвестно почему, но судьбе вздумалось помахать у него перед носом шансом на спасение.

– Он здесь? – спросил Стивен у Финча, показывая в сторону дальних комнат.

– Он скоро к нам присоединится. А пока, джентльмены, могу я предложить вам выпить?

Стивен вцепился в поданный Финчем бокал с виски, будто он был чем-то священным. Крэнстон воздержался.

– Мне сейчас нужен трезвый ум, – сказал он и косо глянул на Стивена, который заметил недовольство начальника, но тем не менее быстро осушил бокал.

– Быть может, – начал Крэнстон, – пока мы ждем, вы могли бы обрисовать нам ситуацию. От мистера Джеймсона я подробностей не дождался.

Лицо Финча осталось спокойным, и Стивен подивился его уравновешенности. Он ведь наверняка расстроен. По телефону он говорил, что не видел картину и не знает, чему она посвящена, когда была нарисована и где хранилась. Стивен поражался сдержанности профессора, учитывая, что систематический каталог, на составление которого тот потратил годы, теперь оказался неполным и утратил свою ценность, причем друг Финча сознательно допустил это, умолчав о своей работе.

– Я предоставлю разъяснения Томасу, ибо мои познания касательно этой работы весьма ограничены. Скажу лишь, что о существовании еще одной картины Байбера я узнал вчера. Исполняя пожелания Томаса, я связался с нашим коллегой мистером Джеймсоном.

Крэнстон метнул на Стивена быстрый взгляд и едва заметно кивнул. Стивен не был уверен, как его понимать: как проявление восхищения или всего лишь напоминание, что, будучи старшим представителем фирмы, говорить будет он, Крэнстон.

Невзирая на явное нежелание Финча обсуждать картину, Крэнстон продолжил расспросы:

– Возможно, это эскиз? Какой-то работы из каталога?

Финч прищурился и повернулся к бару, чтобы обновить содержимое их бокалов.

– Нет, не эскиз. Довольно крупная картина маслом, насколько я понял.

– Ясно, – Крэнстон потер подбородок большим пальцем. – Вы должны понимать мое удивление, профессор, и я надеюсь, что вы не усмотрите в этом недостаток интереса со стороны «Мерчисон и Данн». В прошлом работы мистера Байбера продавались через более крупные дома, и, признаться, мне любопытно, почему на этот раз именно нам посчастливилось попасть в его поле зрения.

– Полагаю, у Томаса есть свои причины. Художники… все как один эксцентричны, не так ли? – Финч выдержал паузу и наклонил бокал в сторону Крэнстона. – Вы ведь не сомневаетесь в своей способности получить за эту работу хорошую цену, верно?

– Разумеется, нет. Если мы ее примем, на аукцион будут брошены все наши ресурсы. Мы не упустим ни единой мелочи.

Стивен закусил щеку. Как будто они могут не принять такую работу.

Финч смерил Крэнстона тяжелым взглядом. Оговорки директора «Мерчисон и Данн» не произвели на него впечатления.

– Уверен, это его успокоит.

Тяжелые портьеры, которые закрывали сводчатый проход в дальние комнаты, раздвинулись. Сначала Стивен увидел руку, отводившую занавески: длинные пальцы, рябая кожа на фоне темно-красной ткани портьер. Потом в комнате появился весь Томас Байбер. Он был одного роста со Стивеном, только чуть сутулился от старости и двигался неторопливо. Однако не так, будто ходьба требовала от него особых усилий, а так, словно каждый шаг был выверен согласно некой стратегии. Пока он пробирался к креслу рядом с Финчем, его глаза бегали по собравшимся. Байбер опустился на подушки, не говоря ни слова, и протянул руку, в которую Финч проворно вставил бокал. Стивену впервые стало жаль профессора. Он беспрекословно исполнял роль лакея, и Стивен понял, что они с Крэнстоном наблюдают отношения, которые складывались и оттачивались годами.

Воздух в комнате был спертым. Не в силах подавить першение в гортани, Стивен многозначительно кашлянул, покраснел и принялся искать свой бокал.

– Возможно, мистер Джеймсон, сейчас благоразумнее будет переключиться на воду, – предостерег Крэнстон, от души похлопав его по спине.

– Да, – сказал Стивен, оттягивая ворот рубашки. – Это будет благоразумнее. Мои извинения.

Финч с Байбером переглянулись и… расхохотались. Стивен был окончательно унижен. Краска еще гуще залила его лицо, а от уверенности и энтузиазма, с которыми он шел на встречу, не осталось и следа.

– Прошу прощения, мистер Джеймсон, но от этой непреложной истины никуда не денешься: чужие злоключения лучше всего разбивают лед. Как бы там ни было, я рад наконец познакомиться с вами.

Голос Байбера лился звучно, как из колодца, и, несмотря на решение Стивена оставаться беспристрастным, его заворожил пристальный взгляд художника. Он знал, что Байберу семьдесят с небольшим, и ожидал (возможно, из‑за того что тот долго не появлялся на публике) увидеть его физически увядшим. Но за исключением цвета лица, ставшего мертвенно-бледным, и некоторой неуверенности в движениях, Байбер остался почти таким же, как на фотографиях, которые помнил Стивен: высоким и стройным, с гордо поднятой головой и копной теперь уже белых волос. Он вел себя властно и в то же время обаятельно.

– Я знал по работе в галерее вашу мать, мистер Джеймсон, но не отца. На мой взгляд, он был незаурядным человеком достойным восхищения. Художникам, да и людям в целом, жилось бы легче, будь среди нас больше таких, как он. Позвольте принести свои соболезнования.

Услышать об отце как раз в тот момент, когда он думал о нем, перебирая в кармане его запонки, было неожиданно. Дилан Джеймсон был бы в восторге от такой компании: его друг Финч, напыщенный Крэнстон и Байбер, человек, чей талант гремел, несмотря на легендарные нравственные изъяны. «О, если бы и к моим изъянам он относился с такой же терпимостью», – подумал Стивен и тут же сам себя пристыдил. Байбер разглядывал его. Надо же, Томас Байбер бывал в галерее отца, а он даже не знал об этом.

Художник прочистил горло.

– Итак, джентльмены, предлагаю покончить с любезностями и перейти к делу. У меня есть картина, которую я хочу продать. Полагаю, вы будете рады заняться ее продажей, не так ли?

– Если мы получим возможность осмотреть работу и удостовериться в ее подлинности, то да, – сказал Крэнстон.

Байбер сложил руки, будто в молитве, подперев губы кончиками пальцев. Стивен понял, что художник пытается (без особого успеха) скрыть улыбку.

– Разумеется, мистер Крэнстон. Ничего другого я не ждал. С нами, в этой самой комнате, есть два человека, способных дать вам однозначный ответ относительно подлинности работы, не так ли? Мистер Джеймсон, прошу вас.