Татьяна Устинова - Мой генерал

– Э… э… вы знаете, кем он был?

– Кто?

– Ваш утопленник.

– Во-первых, никакой он не мой, а во-вторых, не знаю. А что? Это имеет значение?

– Для расследования, которое вы собираетесь проводить, конечно, имеет.

– Я не собираюсь проводить никакого расследования! – несколько непоследовательно вспылила Марина. – Господи, зачем вы за мной потащились!

На это он ничего не ответил, и до темной громады корпуса с одним-единственным освещенным окном – Марининым – они дошли в полном молчании. На газоне, казавшемся черным, лежал косой четырехугольник света. Федор зашел в этот четырехугольник и неожиданно попросил вежливо:

– Разрешите посмотреть. – И потянул у нее ремень.

Смотрел он недолю. Повертел так и сяк, колупнул пряжку и зачем-то подергал.

– Ну что? – с любопытством спросила Марина.

– Вы думаете, что именно этот ремень был у него в джинсах?

– А какой же еще?!

– Не похоже, – заключил Федор, – совсем не похоже.

– Почему?!

Федор приложил палец к губам:

– Тише! Что вы кричите?

– Я не кричу! – шепотом сказала Марина и оглянулась по сторонам. Санаторий спал, и здесь, под собственным балконом, казалось, что вокруг очень светло и отчасти даже романтично.

Пожалуй, вполне сойдет за “приключение”.

– Так почему не похоже?

– Потому что это брючный ремень, а не джинсовый.

– Фью-ю, – насмешливо присвистнула Марина, – какие тонкости!

– Да не тонкости! – возразил Тучков Четвертый с досадой. – Смотрите. Видите?

И сунул вышеупомянутый брючный ремень ей под нос.

– Вижу. Ремень.

– Он узкий.

– Ну и что?

Федор Тучков вздохнул выразительно. Она сама только и делала весь вечер, что так вздыхала. Она вздыхала о том, что Федор Тучков очень тупой. Теперь Федор вздыхал о том, что она, Марина, тоже оказалась тупой.

– Такие узкие ремни не носят в джинсах. Вы что? Не понимаете? Джинсовый ремень должен быть по крайней мере вдвое шире.

– А может, он был не такой… модник, как вы, и ему было наплевать на ремень?

Тут ей показалось, что Федор обиделся. Наверное, слово “модник” его задело. Ну и что? Одни его светящиеся штаны чего стоят, не говоря уж о сказочной гавайской рубахе!

– Может быть, ему и было наплевать, – изрек наконец Тучков Четвертый, – но это просто очень неудобно – такой узкий ремень в джинсах!

– Вам видней, – согласилась ничуть не убежденная Марина. – Я просто не понимаю, какое это имеет значение – узкий ремень, широкий ремень! Самое главное, что этим ремнем его… он…

Снова толща черной воды, заросшая бурой и как будто грязной травой, распахнутые мертвые мутные глаза и черный провал рта, из которого лилось на песок…

Марина вдруг взялась за горло. Горло было горячим и неприятно хрупким, а рука холодной, как лягушачья лапа.

– Что такое? – подозрительно спросил Федор Тучков шепотом. – Вам что, плохо?

– Мне не плохо, – пробормотала Марина, – мне хорошо.

Он озабоченно посмотрел ей в лицо.

– Давайте-ка я вас подсажу. – предложил он любезно, как будто распахивал перед ней дверь “Линкольна”, – а ремень заберу. Давайте?

– Куда… подсадите? – не поняла Марина и отпустила горло.

– Как куда? На ваш балкон, разумеется.

– Не надо! – возмутилась она. – Я сама прекрасно залезу!

И она немедленно полезла, желая продемонстрировать ловкость, и застряла, и пузом повисла на перильцах, и стала дрыгать ногами, чтобы наконец перевалиться внутрь, и Федор Тучков приблизился и перекинул ее ноги.

Вот позор. Позор и стыдоба колхозная, как говорил отец.

– Все в порядке? – вежливо спросил снизу Тучков Четвертый.

– Да, да! – с досадой ответила Марина. Щеки ее горели. – Бросайте ремень!

– Может, я заберу его? Что он у вас будет лежать!

– А у вас?

На это Федор ничего не ответил.

– Давайте, – поторопила его Марина, – бросайте! Ремень перелетел через перильца и шлепнулся у нее за спиной.

– Спокойной ночи, – приглушенно проговорил снизу Тучков Четвертый, – на всякий случай заприте балкон.

– Непременно, – сладким голосом пообещала Марина. Ей хотелось посмотреть, как он полезет к себе – вряд ли перемахнет перила, а-ля удалой полицейский капитан в выцветших и потертых джинсах! – и тогда она со спокойной душой отправится спать и не будет остаток ночи думать о том, как застряла животом на перилах и торчала задом вверх, болтая ногами.

Подсмотреть не удалось. Он не уходил, ждал, когда она закроет балкон, – из вежливости. Она закрыла и не сразу погасила свет – пусть он не думает, что она подглядывает! – а когда все же приподняла краешек белой шторы, Федора Тучкова на газоне не было. Исчез. Ушел.

Марина проверила двери – входную и балконную. Все заперто. Как-то в одну секунду ей вдруг стало очень холодно, так холодно, что ледяные пальцы как будто окостенели и плохо слушались.

Кое-как она нацепила байковую пижаму – пижам было две, байковая и шелковая, на выбор, – и забралась на громадную и пышную купеческую кровать и накрылась с головой. Зубы стучали, и пальцы, вцепившиеся в перину, никак не разжимались.

Да. Она явно переоценила свои силы. Не стоило идти ночью на пруд, и шарить в нем палкой, и вздрагивать от каждого звука, и всматриваться в темноту леса, а потом обнаружить у себя за спиной черную тень!

Зачем он пошел за ней? Что на самом деле ему нужно?

Прямо над Мариной, дрожавшей мелкой дрожью в своей купеческой постели, Вероника задумчиво смотрела в окно, на лужайку, тускло освещенную громадным старомодным фонарем, похожим на ящик.

Вероника слышала, как разговаривали Федор Федорович Тучков и Марина, как она потом лезла через балкон, а он ждал, как потом он бросил ей что-то, а она подобрала.

Что все это может значить? Что они задумали? Куда ходили? Следили за ней? Если да, то как они могли… догадаться?! Да еще так быстро? И что ей делать, если они на самом деле догадались?!

Но… как?! Как?!

Она соблюдала предельную осторожность. Он тоже был осторожен, и если бы не сегодняшний… разговор, никто и никогда ни о чем бы не догадался!

За толстой стенкой старого здания бодро похрапывал дед. Вероника отошла от окна, дошла до кресла и повернула обратно.

Ей нужно хорошенько все обдумать.

Обдумать и принять меры.

Марина проснулась, когда серый свет очень раннего утра пробрался к ней в комнату. Проснулась мгновенно – распахнула глаза, уставилась в потолок, и больше закрыть их не смогла. Они просто не закрывались.

Марина смотрела в потолок – довольно долго, а потом скосила глаза на будильник. Черные старомодные стрелки выглядели как-то странно на белом циферблате, и она не сразу поняла, что ничего не странно – просто еще очень рано, она никогда не просыпалась так рано.