Елена Крюкова - Ночной карнавал

Гостиная. Ореховая мебель. Мягкое кресло. Упади в него, Мадлен. Отдохни. Расслабься. Ты помнишь, что тебе крикнул Князь перед тем, как вас оторвали друг от друга? Дворец герцога Феррарского, завтрашний вечер. О, она знает это прелестное место в Пари. Там изумительный пруд. В нем плавают зимой утки, летом — лебеди. Герцог сам бросает им крошки. Ты утопишь все свои записи в этом пруду. Все бумаги. Все тетради, исписанные твоим корявым, быстрым, полуграмотным почерком. К чему они тебе сейчас. Пусть барон поломается в корчах досады.

Она вскинула ресницы. Инфанта! Как она глядит на нее. Что это с ней случилось?! С нее сползли, упали наземь драгоценные тряпки, бархат и атлас, кружевные брыжи. Она почти нага. Портрет переписан! Кто его переписал?! Это другой холст?! Нет, то же самое лицо. И, постой, Мадлен… ты бредишь… кто это… эти черные волосы, вздыбленные надо лбом, курносый веселый нос, пухлые губы, вишнево алеющие, порочно-соблазнительные… будто только сейчас из Веселого Дома их обладательница… эта смуглая кожа, родинка на щеке…

— Кази! Кази!

Резкий крик сотряс шторы, гардины.

Мадлен стала белее молока.

Она закрыла глаза. Когда она их открыла, живая Кази стояла перед ней, а на полотне никого не было.

Кази смотрела на подругу и дрожала мелкой дрожью, как зверек, выпущенный на свободу из клетки и не знающий, куда бежать на страшном просторе.

— Ты не Кази, — прошептала Мадлен и отпрянула. — Прочь! Ты призрак. Я не хочу тебя. Господи… дай мне перекреститься…

Она поднесла пальцы ко лбу. Кази вскинула руку и поймала рукой запястье Мадлен.

Мадлен закричала, но пальцы Кази были теплые, живые, родные, свои.

Мгновенье молодые женщины глядели друг на друга.

Первой захохотала Кази. Она смеялась заливисто, тонко, будто трясли в воздухе коровьим колокольчиком.

И закинула голову, погибая от смеха, от заразительного хохота Мадлен. Хохот мял ее и крутил. Она сгибалась пополам. Она вцепилась в руку Кази и хохотала безостановочно, зажимая себе рот рукой, мотая головой, слезы брызгали из ее прижмуренных глаз.

— А-ха-ха!.. Вот так номер!.. Как из плохой фильмы!.. Кто все это подстроил!.. Кази, я же тут, в этом жутком доме, всего на пять минут!.. Откуда ты здесь, ха-ха-ха-ха-ха!.. Тебя подсадили, как подсадную утку, или ты сама… а-ха-ха!.. Я же могла тебя застрелить… но не застрелила… и вот мы обе живы… я так рада тебя видеть!.. И чувствовать!.. Ха-ха-ха!..

Наконец они отдышались. Мадлен потрясенно воззрилась на Кази.

— Ты же голая… где твои одежки?!..

Кази указала на холст за ее спиной, обезлюдевший.

— Я устала там стоять. Понимаешь, заскучала. Художник помучил меня всласть. Поморозил. Знаешь, ни атлас, ни бархат, ни эти фризские кружева ни черта не греют. И вдруг подул ветер. И все начало с меня сваливаться. Я хватал руками, но ткань рвалась из рук, уплывала. Я оголялась все больше. И тогда я решила сойти. Будь что будет. И спрыгнула.

Мадлен слушала, не веря ушам своим.

— Кази… — Она дотронулась ладонью до лба подруги. — Кази, девочка, ты больна. Ты бредишь. Или это брежу я?! При чем холст… кружева?!.. Как ты вошла?.. Влезла с балкона, что ли?..

— Кази поморщилась.

— Говорю тебе, Мадлен, я измучалась стоять на этом закрашенном красками мешке, натянутом на деревянную рейку. Я увидела тебя и сошла вниз. Все. Больше меня ни о чем не спрашивай.

Мадлен вздрогнула. Сердце в ее груди билось, как бубен.

— Хорошо, Кази. Хорошо. Ты знаешь, я тоже больна. Все мы больны. Сейчас я согрею нам чаю. Ты знаешь о том, что в Пари Большой Карнавал?

Вот сейчас она все узнает. Если это Кази, то она закивает головой. Только глухой и слепой не знает о гудении Карнавала.

— Карнавал? — Черные глаза Кази расширились. — А что это такое?

Так, славно. Не дергайся, Мадлен. Поди на кухню и вскипяти чаю.

— Ты подождешь меня здесь, Кази, ведь правда?.. я сейчас. Я только поставлю чайник. Разожгу плиту, согрею воды, заварю чай. Ты же промерзла.

— Да, там, в Испании, холодно теперь, — согласно кивнула Кази. — Я ведь теперь не Кази. Я святая Инеса. Так говорил мне тот человек.

— Кто?!..

— Художник. Он перенес меня на холст. Он заставил меня стоять всю жизнь. Ноги мои подкашиваются. Больше не могу.

У Мадлен тоже подкашивались ноги. Лоб покрылся испариной.

Она, криво улыбнувшись Кази, повернулась и нетвердым шагом пошла, побежала на кухню, чуть не упав на ступенях мраморной лестницы.

Она едва успела сбежать на рю-де-шоссе, где помещалась кухня в особняке барона, как кухонная дверь скрипнула, и из двери показался сначала горб, потом стоптанные, заляпанные масляной краской башмаки, а затем и вся скрюченная маленькая фигура.

Мадлен попятилась.

— Горбун!.. Художник с Холма Мучеников!..

Горбун, улыбаясь прокуренным ртом, поблескивая желтым клыком, шел прямо на нее.

— Что, не ожидала меня тут увидеть?.. Я появляюсь не вовремя, я знаю. Потерпи.

Она застыла как вкопанная, решив не двигаться. Он подошел ближе, совсем близко, и взял ее за руку.

— И я не призрак, Мадлен, — сказал он сурово. — Я настоящий. Живой. Это я переписал инфанту. Я приходил сюда, влезал в окно с красками и палитрой, работал, пока тебя не было. Я записал ее, потому что она когда-то напугала тебя. Я знаю, что напугала, мне сон приснился. Это я привел сюда Кази. Она сошла с ума. Она работала шпионкой на одного богатого подлеца. Он чуть не убил ее. Она чудом спаслась. Вырвалась из его лап. Я подобрал ее около Консьержери. Она хотела утопиться в Зеленоглазой. Я не дал ей это сделать. Я привел ее к себе, накормил, напоил, спать уложил. Она так и не оправилась от потрясения. Она была вся в крови. На ней живого места нет. Шрам на шраме. Негодяй кромсал ее ножом. Я вылечил ее. Она хорошо помнит тебя, мадам Лу, подруг из Веселого Дома. А больше ничего не помнит. Все, что было с ней потом, забыла. Не бойся ее. Она теперь всегда будет такой.

К Мадлен вернулся дар речи.

— Как вы нашли меня?.. — прохрипела она.

— Очень просто. Кази помнила, как ты уезжала из Веселого Дома и к кому. Она хорошо запомнила барона. Не составило труда узнать все принадлежащие барону в Пари дома и особняки. Мы обошли все. Мы влезали тайком, как воры, по балконам, по водосточным трубам. Заглядывали в окна. Мы обнаружили, что здесь никто не живет. Хотели прыгать с балкона вниз, как вдруг Кази узнала твои вещи на зеркале: перчатки, шарф, бархотку. У нее хорошее зрение. Шпионила она отлично. Она вляпалась в историю. Может быть, когда-нибудь у нее поправится с головой. Но я не уверен.

Горбатый художник исподлобья поглядел на медленно розовеющую Мадлен.