К. Харрис - Почему поют русалки

Стоявший рядом с ней сын, нынешний герцог Клейборн, наклонился к ее уху и спросил:

— Мама, вы же не предполагали, что он и в самом деле явится сегодня?

— Конечно нет. Но это не мешает мне сердиться на него.

В возрасте семидесяти лет леди Генриетта Сен-Сир являлась одним из столпов лондонского высшего света. Красивой она не была никогда, даже в далекой юности, но всегда была очень элегантна. И чертовски умна.

Теперь ей пришлось признаться себе в том, что она допустила небольшую оплошность с этими девочками, дочерью Бислея и молодой Фентон, когда представила их Девлину. Одна и впрямь была слишком уж фривольна, а другая уж очень строга. Но на сегодняшнюю кандидатуру она возлагала серьезные надежды. Леди Джулия, дочь Диллингхэма, восхитительна и очень неглупа, без того, чтобы показаться смертельно скучной. В чем Девлин, без сомнения, убедился бы, если б снизошел до знакомства с нею.

Оставив свой пост наверху лестницы, Генриетта с привычной любезностью опытной хозяйки двинулась через толпу гостей. Она как раз подводила одного из своих молодых гостей к застенчивого вида девушке в муаре цвета слоновой кости, когда вдруг почувствовала взволнованное смятение толпы. Оно на минуту напомнило ей кудахтанье испуганных кур при приближении к курятнику волка.

Обернувшись, она увидела, что по лестнице быстрыми шагами взбегает Девлин.

Традиционный вечерний наряд — панталоны до колен из черного шелка, черный же камзол и шелковый жилет — он носил с той пластичностью, которая делает движения одновременно и небрежными, и изящными. Оказавшись на верхней площадке, Девлин замер, изучая взглядом толпу. Внешностью он нисколько не напоминал мать, разве что высокие скулы унаследовал от нее, а таких странных желтых глаз Генриетте вообще ни у кого не приходилось видеть. Сейчас они при виде нее вспыхнули радостью.

— Тетушка. — Девлин склонился над ее рукой.

Она сильно сжала ручку веера, продолжая смотреть грозно.

— Не думай, пожалуйста, что можешь подкупить меня своей галантностью. Удивлена, что ты вообще соизволил явиться, даже с таким опозданием.

Девлин усмехнулся:

— Я действительно не собирался быть сегодня на балу, тетушка, но мне хотелось расспросить вас кое о чем.

Генриетта почувствовала укол любопытства и мгновенно забыла о своей досаде:

— Расспросить? О чем же?

— Не здесь.

Предложив тетушке руку, Себастьян повлек ее в соседнюю комнату.

— Но у меня гости, — запротестовала она.

В его улыбке промелькнуло что-то волчье.

— В таком случае я приду завтра утром. Пораньше.

Генриетта покорно вздохнула. Было хорошо известно, что она никогда не покидает спальню ранее часа дня.

— Ты просто чудовище. Не знаю, что за чертовщиной ты увлекся на этот раз, но отказываюсь сообщать тебе что-либо, если не пообещаешь протанцевать хоть один танец с леди Джулией.

— С кем?

— С леди Джулией Диллингхэм.

Она ожидала протестов, но племянник только рассмеялся и сказал:

— Справедливая сделка. Хорошо, кадриль. А теперь расскажите мне, пожалуйста, что вам известно о Стентонах и Кармайклах.

Улыбка сбежала с лица Генриетты, и она встревоженным шепотом спросила:

— Что тебе за дело до этих ужасных вещей, которые случились с мальчиками?

— Один из моих друзей обратился ко мне за помощью — Себастьян прикрыл за собой дверь и прислонился к ней спиной. — Насколько мне известно, сэр Хамфри Кармайкл женат на дочери маркиза Лефаби. А семья Лефаби имеет какое-нибудь отношение к Стентонам?

— Очень отдаленное. — Она опустилась на резной стул и издала легкий вздох. — Он был такой очаровательный юноша, Барклей Кармайкл. Каждая из лондонских невест вздыхала по нему. Какая жалость!

— Значит, тетушка, вы знаете о том, что может связывать эти семьи?

— Отцов или сыновей?

— Безразлично.

Генриетта задумчиво поднесла ноготок к губам.

— Кажется, я припоминаю, что несколько лет назад они оба были замешаны в чем-то. Вот только в чем именно, не скажу точно.

— Скандал какой-нибудь?

— Нет. Уверена, что никакого скандала. Если я верно помню, в этом деле участвовал и Расселл Йейтс.

Брови Девлина удивленно поползли вверх.

— Расселл Йейтс? Становится интересно.

Этот джентльмен — одна из наиболее колоритных фигур в лондонском обществе, потомок знатной семьи, надумавший сколотить себе состояние пиратскими набегами. В свете много болтали о его преступном прошлом, о связях, которые он до сих пор поддерживает с контрабандистами и фритредерами [8]. Но последнее время эти слухи заглушались более пикантными. Рассказы о сексуальных склонностях Расселла Йейтса, несколько порочившие его мужественный образ, принадлежали к числу тех, которые не ведут в женском обществе. Обо всем говорилось лишь намеками, поскольку и для времени регентства, когда порок и грех стали образом жизни, некоторые темы оставались табу. Существовала грань, преступить которую означало не просто подвергнуться остракизму, но и навек стать изгоем общества. Бальный смертный приговор, если хотите.

Генриетта внимательно изучала выражение лица племянника, но не смогла ничего прочесть.

— Тебе знакомы слухи, что бродят о нем?

— Знакомы.

— Считаешь, они имеют… э-э… отношение к погибшим молодым людям?

— Понятия не имею. Во всяком случае, появляется новый угол обзора.

— Это несерьезно. Я ничего не знаю о молодом Стентоне, но никто не подозревал Барклея в отсутствии интереса к женщинам.

Девлин пожал плечами.

Тетушка плотнее сжала губы и раздраженно хмыкнула.

— Гендон сказал мне, что ты занялся расследованием последних убийств. Тебе не кажется, что с твоей стороны это несколько common [9], Девлин?

На лицо Себастьяна набежала было гримаса недовольства, но в то же мгновение растаяла.

— Несколько? Это ужасно common. Милая тетушка, если вы хоть немного дорожите репутацией леди Джулии, не разрешайте ей танцевать со мной кадриль.

Генриетта рассмеялась и встала.

— Боюсь, что твой совершенно неестественный интерес к убийствам делает тебя еще более привлекательным в глазах девушек, мой дорогой. — Она взяла его под руку. — А теперь нам пора в бальную залу, гадкий ребенок. По-моему, кадриль уже пляшут.

ГЛАВА 19

Кэт задумчиво стояла у окна спальни со скрещенными на груди руками. Шторы были плотно задернуты, в комнате за ее спиной царила темнота. После возгласа ночного стражника, объявившего: «Два часа ночи. Все в спокойствии и благополучии», прошло немало времени, но она еще не ложилась. Так и простояла все время, не сняв даже синего атласного неглиже, состоявшего из пришитых к коротенькой шемизетке [10] просторных штанишек до щиколотки, который обычно надевала дома после вечернего представления.