Дмитрий Вересов - Ближний берег Нила, или Воспитание чувств

Мама принять предложение мужа не могла — у нее намечалось ответственное летнее турне, и отпуск пришлось передвинуть на конец сентября — начало октября.

Бабушка категорически заявила, что ноги ее не будет ни в каком таком «формировании» и уж тем более под одной крышей с зятем. Что же касается Нила, то здесь сказать «хотел» значит ничего не сказать. Целое лето! В горах! С папой!

Рядом с самолетами и летчиками! Золотая молния желания поразила его в самое сердце, и когда бабушка заявила, что все это, может быть, и хорошо, только абсолютно нереально — не одного же его, мальчишку семилетнего, отправлять в такую даль? — и предложила ограничиться дачей в Толмачеве, он закатил форменную истерику, едва ли не первую в жизни. От неожиданности бабушка настолько растерялась, что даже не наказала его. Только пробубнила, в качестве успокоительного, чтобы зря-то не надеялся.

Однако он надеялся. Вдруг получится убедить маму, что он большой уже и сильный и может самостоятельно доехать куда угодно, хоть на край света? Чтобы самому укрепиться в этом убеждении, вместо горячего завтрака за шестнадцать копеек он брал в школьной столовке холодный, за одиннадцать, а сэкономленные деньги тратил не на мороженое, как другие, а на метро. Нырял туда после уроков и катил до самой дальней станции, воображая при этом, будто едет через всю страну в настоящем, всамделишном поезде. Бродил по незнакомым районам, приучая себя не бояться неизвестности, катался на трамваях, стараясь запомнить маршрут и обратную дорогу. Не заблудился ни разу, всегда попадал домой, а дома врал, что задержался в школе на продленке.

Он был готов к путешествию в одиночку и знал, что, когда доберется наконец до отца, тот обрадуется, что у него такой взрослый, самостоятельный сын. А самому Нилу не стыдно будет показать отцу и окрепшие бицепсы, и собственноручно вырезанный пропеллер для будущей кордовой модели, и табель за третью четверть без единой троечки. Он ждал чуда — и чудо свершилось!

Когда мама за ужином объявила ему, что летом он не просто поедет к папе, но и полетит туда на самолете, он не сразу поверил, что это взаправду, потом спросил:

— У тебя, что ли, турне отменили? Мама покачала головой.

— Значит, бабушка согласилась?

— Вот еще! — Бабушка презрительно фырк-нула. — Что я там не видала?

Солдафонских рож?

— Тогда как?

Нил опустил руки и растерянно забегал глазами — то на маму посмотрит, то на бабушку. Бабушка нахмурилась, а мама посмотрела с улыбкой.

— А если сам? — лукаво спросила она. — Ты ж большой уже. Билет мы тебе купим, сядешь в самолет, вылезешь, оттуда до части, отец пишет, на автобусе часа три всего. Утром здесь — к обеду там.

Он завизжал от восторга и кинулся целовать мать. Бабушка демонстративно отвернулась.

— Неужели не сдрейфишь? — усмехаясь, спросила мама.

— Да чтоб меня морские черти разорвали! — выкрикнул он прочитанную в какой-то пиратской книге клятву. — Сама ж сказала — я большой уже.

— Большой, да дурной, — не преминула вставить бабушка…

Действительность, как водится, оказалась немного поплоше ожиданий. Мама, оказывается, только проверяла его — хотела узнать, как он воспримет, что сопровождать его в такую даль будет не она и не бабушка, а неведомая тетя Света, жена одного из офицеров в папиной дивизии. Боялась, видите ли, что он расплачется от страха, как последняя девчонка. Решила сначала попугать его, а потом успокоить этой самой тетей Светой. Да нужна ему очень эта тетя Света — как рыбе зонтик! Сядет рядом и будет шипеть — не балуйся с ремнями, не бегай по проходу, не приставай к стюардессе, иди вымой руки, — заставит сначала съесть жесткую аэрофлотовскую курицу и только потом разрешит высосать земляничный джем из красивого тюбика. Короче, испортит все удовольствие от первого в жизни полета. Да, он никогда еще не летал на самолете, но прекрасно знал, как там все устроено — и по рассказам мамы, налетавшей, наверное, миллион километров, и по нескольким коротким, но весомым репликам отца, относившегося к гражданской авиации как к неизбежному злу.

Он уже ненавидел тетю Свету и мечтал о том, чтобы она в самый последний момент сломала ногу, заболела, умерла, тогда бы ему удалось все-таки полететь одному. Впрочем, он тут же спохватывался — ведь если вдруг так случится, то тогда и он останется дома. Ни мама, ни бабушка одного его не отпустят.

В аэропорт его провожала мама. Сидела спереди, рядом с шофером, и, развернувшись к Нилу, все повторяла и повторяла надоевшие ему наставления — чистить зубы, мыть руки, а на ночь — еще и ноги, на речку ходить только со взрослыми, сразу в воду не лезть, а немного остыть в тенечке, к отцу, если он занят, не приставать, высылать хотя бы по письму в неделю, не забывать читать книжки и обязательно по часу в день играть на рояле — отец писал, что у них в клубе есть замечательный салонный рояль, который почти всегда свободен. Нил слушал ее и недоумевал — ведь никогда прежде мама не лезла к нему с советами.

Волнуется, наверное, переживает. Сам-то он не переживал нисколько, только смотрел из окошка во все глаза, узнавал знакомые улицы и здания — ведь, готовясь к путешествию, он тайком добирался и сюда, на Московский, а как-то доехал на трамвае до самого конца проспекта и города — площади со смешным названием Средняя Рогатка. Кстати, ее и проехали, и помчались по широкому загородному шоссе. Здесь он проезжал год назад, когда встречали отца.

В большом и людном зале аэропорта Нил тут же помчался искать тот особенный газированный автомат с кнопочками, на которых нарисованы картинки разных фруктов, и, нажимая на эти кнопочки, можно выбрать сироп. В прошлом году он тут четыре стакана выпил. Но автомата нигде не было, а потом мама своим неповторимым голосом окликнула его через весь зал, и тогда все посмотрели в ее сторону, и некоторые определенно узнали… Она усадила его на кресло и велела никуда не отлучаться и караулить вещи, а она посмотрит, куда это запропастилась тетя Света.

Караулить вещи было скучно, и Нил от нечего делать принялся переставлять согласные на лозунге, висящем как раз напротив него над воротами:

«Телайте масолетами Аэфорлота… Тетайле мамосе-лами Аэлофтора…»

— Привет!

Он моргнул от неожиданности, оторвал взгляд от лозунга. Перед ним стояла большая девчонка в бежевом сарафане, круглолицая, с курносым веснушчатым носом и смешными белобрысыми хвостиками над ушами.

— Ну…

Нил не любил больших девчонок. Одна такая на переменке походя съездила его портфелем, да так, что он кубарем скатился по лестнице. Другая, дежурная, надрала за уши, когда он пытался проскочить мимо нее без сменной обуви. А еще две поймали Иванова из второго "Б" и защипали до кровавых синяков — так потом Иванову же и попало, оказывается, он за ними в физкультурной раздевалке подсматривал. Подумаешь!