Наталья Калинина - Проклятье музыканта

– Счастье, что машина ехала по другой полосе и скорость мотоцикла была невысокая. Что на Эстер нашло? – спросил Фернандо.

– А я откуда знаю? – буркнул Рауль. – Неожиданно закричала и резко дернулась в сторону.

– Придет в себя – расспрошу, – твердо заявил Чави, решив, видимо, использовать это происшествие с пользой для себя.

Мы направились к фургону.

– Ты повредил ногу? – встревожилась я, заметив, что Рауль прихрамывает.

Он отрицательно мотнул головой, но при этом положил мне руку на плечи – вроде бы и чтобы обнять, но вместе с тем будто нуждаясь в опоре.

– Рауль, меня-то не обманывай.

– Подвернул, когда падал, – нехотя признался он. Шли мы медленно и быстро отстали от всех.

– И почему не сказал об этом, когда тебя спрашивали, все ли в порядке?

– Надо закончить съемки, Анна. Мы сильно ограничены во времени: разрешение удалось получить лишь до определенного часа.

– Но…

– Посижу немного, и все пройдет. Не волнуйся.

Добавить что-либо я не успела, потому что в тот момент, когда мы подходили к фургону, от группы стоявших людей отделилась Эстер и бросилась нам навстречу:

– Рауль? Ты как?

На ее бледном лице со следами размазавшейся туши был написан испуг пополам с виной.

– В порядке.

– Ты хромаешь! – нервно воскликнула она, переводя взгляд с его лица на ноги и обратно. В ее глазах заплескалась паника. Эстер сложила ладони перед грудью и виновато пробормотала:

– Прости! Я не…

– Все нормально, – перебил ее Рауль. – Почему ты закричала? Что случилось?

Девушка оглянулась на съемочную группу и затем, понизив голос, быстро сказала:

– Я увидела, что на дороге стоит женщина. Мне показалось, что ты ее не заметил, потому что ехал прямо на нее.

– Женщина? – удивился Рауль. – Не было никого на дороге.

– Она появилась внезапно. Возникла прямо перед мотоциклом. Ты мне не веришь? – жалобно спросила Эстер и, будто в поисках поддержки, посмотрела на меня. Рауль не успел ей ответить, потому что в этот момент к нам подошел Чави, и девушка быстро взяла себя в руки и улыбнулась парню самой беззаботной улыбкой.

Перерыв был недолгим. К счастью, дальше обошлось без происшествий. Сделали еще несколько дублей и наконец-то объявили о завершении съемок.

Уставшие, мы возвращались домой в полном молчании. Чтобы не отвлекать мужа от дороги, я смотрела в окно машины, наблюдая за мелькавшими за окнами пейзажами. Разнообразием они не баловали: Рауль для обратного пути выбрал платную скоростную трассу, а не национальную дорогу, ведущую через маленькие поселки. Тишину нарушало еле слышно играющее радио. Песни сменяли одна другую, словно листы перекидного календаря: какие-то вызывали у меня воспоминания, какие-то «проходили» мимо, как неинтересные дни. Один раз прозвучала та самая песня, на которую снимали сегодня клип. Рауль никак не прореагировал на нее, словно не услышал, меня же она вновь заставила прокрутить в голове сегодняшнее происшествие. Что хотела сказать Эстер? Что за женщину она увидела? И на самом ли деле существовала та незнакомка? Никто ведь больше не увидел постороннего человека на дороге, даже Рауль. Но если той женщины не было, что-то ведь напугало Эстер! Как жаль, что не удалось поговорить с ней. Впрочем, зачем? Разве что из любопытства.

Дома, пока Рауль выгружал вещи из сумки в стиральную машину и принимал душ, я разогрела в духовке замороженную пиццу и накрыла на стол. Поужинали мы торопливо, почти не разговаривая от усталости.

– Иди отдыхай. Я сама уберу со стола, – сказала я, заметив, что Рауль сонно трет ладонью глаза. У меня завтра планировался свободный день, если с утра не пришлют срочных переводов, день же мужа опять обещал быть насыщенным. Я собрала тарелки и отнесла их на кухню. Рауль вошел за мной следом: принес графин с водой и стаканы, затем что-то взял из холодильника и ушел.

Я сложила посуду в машину, приняла душ и, думая, что муж спит, тихонько вошла в спальню. Но он не спал, а сидел на кровати, приложив к ноге пакет со льдом.

– Покажи, – попросила я, присаживаясь рядом.

– Ничего серьезного, – пробормотал он, снимая пакет, но при этом торопливо натягивая на себя одеяло.

– Ну что ты как ребенок!

– Знаю я тебя, ты как мама – встревожишься, а ничего страшного нет!

– Я уже вижу, что «ничего страшного»… – нахмурилась я, легонько касаясь его опухшей лодыжки. – Больно? И как ты только терпел?.. Надо было заехать по дороге в госпиталь, как я тебе и говорила. Почему ты меня не послушал?

– Мне хотелось поскорей попасть домой, Анна.

– Но…

– Завтра, все завтра, – отговорился он этим звучащим по-испански волшебно словом «mañana»[8]. – Давай отдыхать.

Я отнесла лед обратно в морозильник, а когда вернулась, муж уже спал.

Он сразу понял, что этот инструмент – особенный. Ему не нужно было видеть гитару, чтобы почувствовать, что у нее есть душа. Не та, которую вкладывает в нее музыкант, когда через игру передает свои чувства и настроения, а собственная. Франсиско ласково погладил гитару по отполированному боку и с радостью ощутил тепло, исходящее от дерева. Она. Та, которую он так долго искал, перебирая один инструмент за другим, прикладывая к их корпусам заменяющие ему зрение ладони и прислушиваясь к собственным ощущениям. Он не искал идеальный инструмент, он искал свой, тот, который бы почувствовали его «зрячие» ладони, тот, прикосновение к которому откликнулось бы музыкой в его душе. Его пальцы слепого находили мельчайшие изъяны, невидимые зрячим оком: скрытые вмятинки, царапинки толщиной не больше паутинки, малейшие шероховатости. Франсиско перебрал множество инструментов, но ни один из них не отозвался теплом, его ладони скользили по гладким и равнодушным к его ласкам поверхностям, замирали в изгибах, трогали струны в надежде разбудить душу инструмента, но каждый раз ему приходилось разочарованно откладывать гитару и продолжать поиски. А обиженные продавцы, предлагавшие ему лучшие инструменты, думали, что слепец сам не знает, чего хочет. И вот, уже почти отчаявшись, он нашел ее.

Она не была идеальной, наоборот, пальцы его нащупали много зазубринок на ее изумительных пропорций теле – как у женщины с идеальными формами и чертами, но с усыпанной оспинами кожей. Но Франсиско простил бы ей любой изъян за то тепло, которым она отозвалась на его прикосновение: словно ответила согласием во взгляде желанная женщина. Франсиско торопливо, трясущимися от нетерпения руками вытащил из складок одеяния кожаный мешочек со своими сбережениями и бросил его на прилавок. Ну что он так медлит, этот продавец? Пересчитывает деньги? А что, если не хватит? Пальцы нервно забарабанили по стойке.