Андрей Неклюдов - Золото для любимой

Одна опытная дама из нашей партии объяснила мне: это не что иное, как сексуальная зависимость, ты, мол, зависишь от своей партнерши как от наркотика; смотри, можешь серьезно влипнуть. Вообще-то я человек не столь уж доверчивый, но тут я и сам интуитивно ощутил всю опасность своего положения. Я, превыше всего ценящий личную свободу, попадаю в зависимость!.. И я решил, пока не совсем поздно, вырваться из этих ласковых пут. Я перестал отвечать на ее письма, не позвонил перед вылетом в конце сезона. Я детально все рассчитал: лететь не напрямую в Питер с коллегами, а в одиночку до Москвы (у меня, дескать, там дела), а оттуда – поездом (кто догадается, каким?). С вокзала податься сразу к той сочувствующей мне геологине (она не возражала), перекантоваться первое время у нее, а на работе всех предупредить: с «полей» я еще не вернулся.

Составив этот хитроумный конспиративный план, я сразу успокоился и поверил, будто и вправду освободился. Остаток сезона я уже не мучился эротическими видениями, не торопил время, наоборот: ежеминутно наслаждался природой и своей независимостью. У меня даже мироощущение как будто изменилось. Стоя на вершине какой-нибудь сопки, овеваемый вольными ветрами, я, словно Заратустра, видел себя парящим в холодных пространствах над мирами. Или мне воображалось, будто я – единственный представитель человеческого рода, обитающий на этой планете. Величественные горы, неукрощенные реки, девственное буйство растений и несметные полчища животных вокруг – и я один, бессменный созерцатель, не ведающий, что такое другой человек, и особенно – что такое женщина. И ничего не желающий. Легкий, прозрачный, почти эфирный.

…Но вот выхожу из поезда на Московском вокзале в Питере. Спокойствием похвастаться не могу – испытываю легкий мандраж, как давно в школьные годы, когда удавалось удрать с уроков, ловко обманув и родителей, и учителей. И вдруг (точно звонок будильника, прерывающий сновидение, точно бак холодной воды на голову):

– Фе-еденька-а-а!!!

Бежит, чуть не падая, роняет сумочку, но даже не оглядывается, врезается в меня на лету, бледная, что-то лопочущая… Не успеваю увернуться – покрывает мое лицо поцелуями. Я растерян и слабо протестую: мол, между нами все кончено, я чужой для тебя, тебя больше нет в моем сердце. Да, я отчаянно сопротивляюсь… примерно с минуту. И… дня три мы, точно пьяницы, угодившие в винный погреб, упиваемся друг другом, практически не покидая постели.

В итоге мне и противно за себя, за свою нестойкость, за свою неспособность быть легким и вольным, и не оторваться от этого греха, от этой сладости, этого наркотика.

Глава 14. ВСЕ КОМПЕНСИРУЕТСЯ

Я постоянно убегаю от своих воспоминаний и постоянно увязаю в них, как жук в смоле. А может быть, надо не убегать, не прятаться, а открыто взглянуть прошлому в лицо? Разобраться с ним окончательно. И разобраться наконец с самим собой.

Похоже, мне не избежать этой болезненной операции.

Итак, с самого начала…

День нашего знакомства

Прежде чем мы с Аней выбрались на крышу любоваться ночным городом, мы, еще не знакомые между собой, сидели за общим столом в большой комнате-мансарде художников.

Помещение явно претендовало на оригинальность: полупустая комната с накрененными стенами и окнами причудливых форм (круги, полумесяцы). На полу – ворохи листов ватмана и пыльные рулоны с эскизами. Посреди комнаты – унитаз (не действующий) с торчащим из него флагом и украденной металлической табличкой «площадь Труда».

Компания, человек десять, кое-как разместилась вокруг маленького столика с максимумом выпивки на нем и минимумом закуски. С первых же минут я обратил внимание на худенькую девушку с бледным лицом и светлыми волнистыми локонами, сидящую напротив. Впечатление произвели ее выразительные, как будто с испугом поглядывающие по сторонам глаза и какие-то скорбные складочки в уголках чувственного рта. Несколько раз мы обменялись взглядом. Она первая обратилась ко мне (немного нервно):

– Простите, а вы не художник? Вы здесь часто бываете? Чем вы занимаетесь?

– Не художник, бываю редко, учусь, – ответил я сразу на все вопросы (я действительно недавно поступил в аспирантуру). – Только сам не знаю, чему и зачем, – прибавил с усмешкой.

– Я тоже училась, но бросила. Терпения не хватило. И времени. Я медлительная. Теперь восстанавливаюсь на заочное. Почти восстановилась…

– Медлительные люди более вдумчивы, – высказался я. – И способны глубже чувствовать. Ведь все в природе компенсируется. Вот, например, у меня бывает бессонница. Зато если уж засну, то вижу такие дивные сны! Сейчас расскажу последний…

– Вы серьезно говорите? – девушка внимательно посмотрела мне в глаза.

– Что именно? – не понял я. – Про сны?

– Про то, что в жизни все компенсируется.

Это был не праздный вопрос. Я догадался, что передо мной та самая Аня, о которой мне рассказывала Татьяна, наша общая знакомая, в прошлом – Анина одноклассница. Рассказывала она о какой-то несчастной любви своей подруги, завершившейся тяжелым абортом и попыткой уйти из жизни (по счастью, не удавшейся). Похоже, ей было, что компенсировать…

– Ну конечно! – с покровительственной улыбкой заверил я собеседницу, стараясь говорить как можно проникновеннее. – Не сейчас, так после, через год, два, но обязательно человеку воздастся за все потери и несчастья. Обязательно!

(Неужели я сам верил тогда в эти сказки?)

С той минуты о чем бы я ни говорил, Анна была моим самым внимательным, самым серьезным и благодарным слушателем. А если говорила она, то так, как будто обращалась ко мне одному, и только мое мнение было ей важно. Не удивительно, что она согласилась отправиться со мной на крышу.

Но еще до крыши мы много танцевали, рассуждали о живописи, о предначертанности судьбы и прочем. И все время я чувствовал ее интерес ко мне. И умело подпитывал его.

Когда же я позвал ее с собой на крышу и она без раздумий протянула мне свою руку, словно доверяя мне, малознакомому человеку, саму жизнь, я ощутил с этого момента свои на нее права. Отныне она становилась моей.

После вина я был бесстрашен, раскрепощен и даже не удивился, что девушка позволила целовать ее, целовать и тискать ее ноги.

Не прошло и месяца после той вечеринки, как мы уже жили вместе – в моей комнате аспирантского общежития.

Однажды после особенно трепетной близости Аня не удержалась и приоткрыла мне свое прошлое.

Анина история

Где она познакомилась с тем меном, я так и не понял. Он был старше ее лет на десять, не толстяк, не заморыш, представился Павлом Квашниным, или просто Паулем, коммерсантом; дарил цветы, дарил цветы Аниной маме, втерся на почве компьютера в доверие к папе. В уединенных беседах с Анной он обрисовал ей всю их будущую жизнь: как они снимут для начала комнату, она будет учиться, чтобы иметь хорошее образование, он – помогать ей и зарабатывать на пропитание; только после окончания ею института они заведут детей, он непременно хотел двух девочек. Но сейчас нельзя, рано. Поэтому он убедил ее принимать таблетки («резинок» он не терпел – принципиально).