Фиалок в Ницце больше нет - Антон Валерьевич Леонтьев
Черт, черт, черт, неужели все пошло наперекосяк?
Судя по тому, что никаких милицейских машин около дома видно не было, завершилось все благополучно. Только вот что стало со старче – его что, по пути на склад за городом завезли обратно в Джанелидзе?
Сама не своя, Саша никак не могла поверить, что дедушка сбежал из больницы. Но ведь другого объяснения быть попросту не могло: дотошная соседка точно не ошибалась и не сомневалась, что видела Илью Ильича и говорила с ним несколько часов назад у подъезда.
И о каком это переезде речь?
– Неужели дедушка сам себя выписал? – произнесла Саша в ужасе, понимая: если так, то он сейчас уже дома, а ведь там такой кавардак!
Взяв Федора за руку, она произнесла:
– Я тебе рассказывала, что дедушка у меня сложный человек? Он всегда таким был, а после смерти моих родителей полностью замкнулся в себе. Но ты ему понравишься, Федя, я не сомневаюсь! Ты ведь зайдешь к нам? Я тебя прошу.
Девчонка явно робела перед своим дедом-академиком, но встреча с ним в планы Федора никак не входила: тем более в день ограбления, когда у старика забрали все его любимые картины.
Однако внучка академика так жалобно на него смотрела и так цепко держала за руку, что делать было нечего. Если бы он снова завел пластинку о своей больной бабушке и все же ушел, это потом, после обнаружения факта ограбления, выглядело бы слишком подозрительно.
А так пройдет свидетелем по делу – если вообще пройдет.
Только вот вопрос: если старче заявился в самый разгар гоп-стопа и понял, что происходит что-то криминальное, то почему не поднял тревогу?
В лифте Саша, уставившись на лежащее в углу скомканное и грязное кухонное полотенце в красную полосочку, осторожно подняла его и сказала:
– Это же из квартиры дедушки! Только что оно здесь делает?
Федор ничего не ответил.
Дверцы лифта разъехались, они вышли на последнем этаже. Девушка, оказавшись перед квартирой, сдавленно произнесла:
– Дверь хоть и прикрыта, но не закрыта, хотя я точно все запирала и ставила на сигнализацию. Неужели дедушка, вернувшись, забыл ее закрыть? Такого быть не может!
Рванув на себя дверь, она прошла в коридор, в котором горел свет.
Что-то в квартире было не так, и Саше понадобилось несколько мгновений, дабы понять, что же именно.
На стенах коридора не было ни одной картины, виднелись только светлые пятна на обоях: места, на которых раньше висели полотна.
Те самые, которые вдруг разом исчезли.
Девушка бросилась по коридору внутрь.
Замерев на пороге, Федор размышлял. Девчонка, сразу сообразив, что что-то не так, даже не оборачиваясь, сломя голову ринулась в недра квартиры.
Еще бы, все было очень даже себе не так, и в этом была загвоздка.
Изначально подниматься в квартиру академика, в которой имел место гоп-стоп, в планы Федора никак не входило. И вообще, надо было распрощаться с внучкой академика у метро, тогда многого можно было бы избежать.
А так он против своей воли оказался здесь, и если бы скрылся прямо сейчас, это вызвало бы большие подозрения.
Просто огромные.
Ну что же, придется становиться свидетелем, ничего не поделаешь. Все равно он весь день провел с внучкой академика и к краже картин отношения не имел: она сама подтвердит.
А батя по своим каналам уж позаботится о том, чтобы дело спустили на тормозах и он по возможности даже и свидетелем не проходил: ну случайный знакомый, который доставил внучку академика в квартиру, вот и все.
И все же его одолевали любопытство и некоторый кураж. Ну и желал Федор удостовериться, что унесли все.
Может, появление старче, сбежавшего, по всей видимости, из больницы, привело к тому, что гопники бати самые лакомые куски в квартире оставили?
Не хотелось бы.
Поэтому Федор осторожно переступил порог квартиры и прошел в коридор.
Завидев светлые прямоугольники на обоях, он понял: из коридора изъяли все. А вот из комнат?
До него донеслась странная смесь завываний и причитаний. Проплутав по комнатам, Федор в итоге вырулил в гостиную – и увидел внучку академика, сидящую на грязном полу и прижимющую к себе голову лежащего там же старика.
Ну прямо мотив Репина «Царь Иван Грозный убивает своего сына». Того самого Репина, который, по словам внучки академика, написал портрет бабки ее деда.
Того самого, чье бездыханное тело покоилось на полу.
Саша помнила тот момент, когда, пройдя в прострации по коридору и комнатам, на стенах которых вдруг не стало ни одной картины, она оказалась в гостиной.
Она для себя решила, что дедушка, внезапно вернувшись, вдруг сошел с ума и решил снять со стен все полотна.
Только вот если бы он их снял, то куда бы дел? Потому что в квартире картин не было.
Ответ на этот вопрос, не исключено, мог дать дедушка, и его она обнаружила на полу: в странной позе, бездыханного и нешевелящегося.
Уверенная, что это очередной инсульт, на этот раз с гораздо более плачевными последствиями, Саша бросилась к нему, опустилась на колени, попыталась растормошить.
И вдруг поняла, что голова дедушки вся в крови – уже черной и липкой. И что она вытекла на паркет из глубокой рваной раны на затылке.
Прижав голову дедушки к себе, Саша принялась плакать.
Сцена была не самая приятная: внучка академика сидит на грязном паркете, раскачиваясь взад и вперед, прижимает к себе окровавленную голову старче и заунывно воет. У Федора даже мурашки по телу пошли. Так хотелось развернуться и удалиться восвояси, но теперь пришлось оставаться до конца.
Быстро окинув взором гостиную, он удовлетворенно отметил, что и тут нет ни единой картины. Надо еще при возможности в кабинет старика заглянуть, но если оттуда все забирали, то ничего и не забыли.
Он снова посмотрел на тело старче. Что же, кто мог знать, что академик решит наведаться в квартиру в тот момент, когда ее обчищали? Да, мокруху не планировали, но ведь ушлый старче, поняв, что его элементарно грабят, наверняка поднял бучу – вот гопникам бати и пришлось его успокоить.
Молотком или чем-то подобным по затылку: раз и навсегда.
Тут уж не до сантиментов, приходилось действовать спонтанно, и Федор сам знал, что никакой, даже самый идеальный план
