Вэвиан Фэйбл - Золотая рыбка. Часть 1

Одна пуля достается бандиту на мотоцикле, раздается приглушенный защитным забралом вскрик, на плече парня выступает кровь, и, бросив напарника на произвол судьбы, раненый бандит уносится прочь.

Другую пулю я пока что оставляю про запас, поскольку безудержная ярость оставшегося бандита уступает место настороженному выжиданию. Сменить тактику его вынуждает веский аргумент — зажатый в моей руке пистолет. Как же я благодарна этой спасительной железке, которую совсем недавно с отвращением засунула в самую глубь перчаточного отделения!

Обладатель смертоносных башмаков еще раз пинает машину, однако это уже удар как бы на прощание, теперь его мечта — добраться до мотоцикла. Бандит выкрикивает в мой адрес какие-то угрозы, хотя в голосе его проскальзывают нотки страха. За что боролись, на то и напоролись! Привыкли, мерзавцы, застигать ничего не подозревающих людей врасплох, и обратный поворот событий им явно не по нутру.

Бандит вскарабкался в седло, мотор ревет, машина трогается с места. Из дула пистолета вырывается пуля. Мотоцикл, теряя равновесие, виляет вправо-влево, амплитуда вихляний растет, и наконец машина заваливается на бок, слегка протащив по земле парня. Но вот оба они — и седок, и стальной конь — замирают без движения. Нога парня придавлена мотоциклом, тело распростерто навзничь, руки раскинуты в стороны.

Я наклоняюсь через распахнутую дверцу, чтобы добраться до своей рации, при этом ни на миг не спускаю глаз с бандита. Настраивая рацию, успеваю бросить взгляд на Круза: он по-прежнему недвижим. Еще один взгляд — в зеркало заднего обзора. Улица безлюдна. Выходит, те двое удрали и не собираются прийти на выручку своему дружку. Зажав в руке микрофон, вызываю «скорую помощь», полицию, голос мой срывается, меня колотит дрожь. Эфир заполняется голосами, незнакомые люди выспрашивают, что да где случилось. Я успеваю наспех сказать, в каком направлении скрылись оба мотоциклиста, уточняю, что один из них ранен в плечо. Затем отшвыриваю рацию и бегу к Крузу.

Он лежит без сознания. Ощупываю его ноги — множественные переломы; из ушей течет кровь… чувствую, что и сама на грани обморока. Свет фар падает на лицо Круза, я вижу, как из уголков рта тоже тянутся струйки крови. Обхватив безвольное тело, поворачиваю Круза на бок, чтобы он не захлебнулся собственной кровью.

Потом подхожу к другой жертве побоища, стаскиваю с рокера шлем. Лицо у него порезано осколками плексигласа, из раны на плече хлещет кровь, одна штанина также намокла от крови. Поднимаю мотоцикл и оттаскиваю в сторону. К бандиту я не притрагиваюсь. Носком туфли касаюсь мыска его башмака. М-да, тяжелее гири! Ловлю себя на жестокой мысли, что так и тянет попробовать, пробьет ли пуля армированный сталью башмак. Но лучше не экспериментировать, а то, чего доброго, пуля срикошетит и вернется к исходному пункту, дабы не пропадать зазря. Нашла время шутки шутить, одергиваю я себя. Вдали мелькают огни фар, показывается сразу несколько машин, и среди них те, водители которых приняли мой сигнал бедствия и теперь спешат — кто на выручку, а кто просто из любопытства.

Увидев автомобиль с синей мигалкой на крыше, я облегченно вздыхаю. Конец моему одиночеству, конец очередной ночи, когда я вновь выступила в роли приманки. От сегодняшней своей работы я отнюдь не в восторге. Ко мне подбегают люди, и я сквозь зубы чуть слышно бормочу: «Не умирай, Круз!»

Круз и не умирает. Во всяком случае, пока что. Врач изъясняется на профессиональном жаргоне, затем, сжалившись, переводит с латыни на общепонятный язык: перелом бедра, травма черепа и сломанная челюсть, несколько зубов выбито — кровотечение изо рта вызвано именно этим, а также прокушенным языком. Для одного человека более чем достаточно.

Меня охватывает жуткое ощущение: двадцать четыре часа назад я пережила точно такую же драму, только с другими участниками. Неужели этот кошмар будет повторяться каждый день?!

Бессильная что-то предпринять, я изнываю от тоски в больничном коридоре.

Симпатичная сиделка сочувственно обнимает меня за плечи, шепчет слова утешения. Я усекаю суть — все обойдется, а сейчас мне незачем здесь торчать — и направляюсь к выходу. По счастью, сразу же подворачивается такси, я называю адрес и с наслаждением откидываюсь на спинку заднего сиденья.

Таксист не пристает ко мне с разговорами. Из включенной рации доносятся свист, хрипение, обрывки фраз.

Хмурый мгновенно открывает дверь, словно ждал моего прихода. Мое неожиданное появление посреди ночи не вызывает у него никаких замечаний.

— Ребенок спит, — тихо предупреждает он.

Не спрашивая, чей ребенок тут спит, я прохожу в комнату, плюхаюсь в первое попавшееся кресло и вскидываю на него глаза.

— Знаешь, что случилось?

Хмурый наливает мне выпить, протягивает рюмку и выпускает ее из рук, лишь видя, что я достаточно прочно ухватилась за спасительное средство.

— Знаю. Мне доложили по телефону.

— Что скажешь?

— Этого субъекта не удастся допросить в ближайшее время. У него значительная потеря крови и шоковое состояние.

— Такой сам кого хочешь повергнет в шок, — лениво возражаю я.

— Расскажи, как было дело. — Хмурый усаживается напротив.

И я рассказываю, причем без обычной бравады, что очень не похоже на меня. Я не скрываю, как мне было страшно, да от Хмурого такие «секреты» и не утаишь. Губы его чуть заметно кривятся — то ли в гримасе, то ли в усмешке. Затем, подойдя ближе, он склоняется над моим креслом.

— Ложись-ка ты спать! Хочешь еще коньяка?

Я молча подставляю рюмку, и он наливает щедро, в края.

— А сам ты никогда не пьешь?

— Изредка, — отвечает он.

Прихлебывая коньяк, я оглядываюсь по сторонам. Судя по всему, мы находимся в гостиной: обстановка простая, можно сказать спартанская, вполне в духе хозяина.

— Так у тебя есть ребенок? — спрашиваю я.

— Неужели никто не успел шепнуть тебе на ушко?

Все-таки коньяк великая вещь, я постепенно начинаю приходить в себя. Вытягиваю ноги, удобно откидываюсь в кресле. И молчу.

А Хмурый продолжает:

— У меня дочка, ей семь лет. Жена умерла два года назад, от лейкемии.

— Прости за бестактность. Мне никто об этом не говорил.

Хмурый, плеснув себе коньяку, вновь наполняет мою рюмку. Не заставляя себя упрашивать, я делаю большой глоток, чтобы коньяк не выдыхался. При этом не свожу глаз с Хмурого. Выражение лица у него, по обыкновению, замкнутое, не подумаешь, что его недавно вытащили из постели, впрочем, может, он вообще не ложился. На нем белые полотняные брюки и никакой другой одежды.

— Сегодня под конец дня ты забросала меня упреками, и мне хотелось бы оправдаться в твоих глазах, — говорит он, не глядя на меня. Взгляд его устремлен в рюмку с коньяком; Хмурый держит ее обеими руками, на уровне глаз, чуть покачивая, чтобы золотистая жидкость плескалась внутри. Зрелище это действует на него завораживающе, глядишь, наш трезвенник тоже пристрастится к выпивке.