Мэри Брэддон - Победа Элинор

Никто ее не беспокоил, никто не приставал к ней, она шла защищаемая своей юностью и невинностью, хотя газовый свет, изредка падавший на лицо ее, вызывал взгляды восторга прохожих. Ей ни разу не пришло в голову, что отец се поступил дурно, отправив ее одну по многолюдной парижской улице. В бескорыстии своей любящей натуры, она почти забыла о своем обманутом ожидании относительно театра, даже когда она проходила мимо блистательно освещенного здания и смотрела, может быть, несколько пристально на толпу, теснившуюся на пороге.

Она беспокоилась об отце, потому что — сколько она помнила — в Челси всегда случались несчастья, когда он долго не возвращался домой по ночам, несчастья какие-то таинственные, которых он никогда не объяснял ей, но последствия которых нагоняли на него уныние на много-много дней. Иногда даже очень часто, он был беднее после позднего отсутствия из своей бедной квартиры в Челси, иногда он был богаче, но всегда исполнен угрызений и несчастен после этих ночей рассеянной жизни.

Вот почему дочь грустила, расставшись с ним. Она знала, что, несмотря на его уверения, будто он будет дома в одиннадцать часов, он воротится во втором часу утра, не пьяный — нет, слава Богу! он не был пьяницей — но в тревожном, несчастном состоянии, которое, может быть, было прискорбнее видеть, чем обыкновенное опьянение.

«А я надеялась, что папа всегда будет оставаться дома со мною теперь, когда я выросла, — очень грустно думала молодая девушка. Когда я была маленькая, разумеется, было другое дело: я не могла его забавлять, хотя мы были очень счастливы иногда, я могла играть в экартэ, в крибедж и в вист с двумя болванами. Если я хорошо воспользуюсь воспитанием у мадам Марли, а потом найду место приходящей гувернантки за большое жалованье (приходящие гувернантки иногда получают большое жалованье), как счастлив мог бы быть папа и я!»

Элинор несколько развеселилась под влиянием этих мыслей. Я говорила уже прежде, что ей невозможно было оставаться долго несчастливой. Походка ее сделалась легче и скорее. Она уже не чувствовала своего одиночества в равнодушной толпе. Она начала время от времени останавливаться перед самыми привлекательными лавками почти с таким же восхищением, какое она чувствовала утром.

Она стояла перед открытой книжной лавкой и читала заглавия романов; яркий свет газа прямо освещал ее лицо, когда ее испугал громкий, веселый английский голос, который воскликнул без всяких предварительных приготовлений:

— Не говорите мне, что эта высокая молодая женщина, с золотистыми кудрями, мисс Элинор Ванделёр Вэн. Пожалуйста, не говорите мне этого, я не поверю, чтобы кто-нибудь мог вырасти до такой степени.

Элинор Вэн обернулась, и лицо ее засияло улыбкою приветствия этому шумному джентльмену.

— О, Дик! — вскричала она, положив обе руки в широкую ладонь, протянутую к ней. — Неужели это вы? Кто подумал бы, что я увижу вас в Париже?

— Как и я вас, мисс Вэн? Мы слышали, что вы в школе, в Брикстоне.

— Да, Дик, — отвечала молодая девушка — Но теперь я воротилась домой. Папа живет здесь, а я поступаю для окончательного воспитания в пансион в Булонском лесу, а потом сыщу место приходящей гувернантки и буду жить с папа всегда.

— Вы слишком хороши для гувернантки, — сказал молодой человек, с восторгом смотря на прелестное личико, поднятое на него. — Ваша хозяйка возненавидит вас. Мисс Вэн, вы бы лучше…

— Что, Дик?

— Попробовали бы поучиться там, где учился я.

— Как, рисовать декорации, Дик! — вскричала Элинор, смеясь. — Женщине смешно заниматься этим.

— Разумеется, мисс Вэн. Но никто об этом не говорит. Неужели вы думаете, что я пригласил бы вас вскарабкаться па лестницу и разрисовывать облака? Есть другие занятия, кроме этого. Но я пе хочу говорить с вами об этом: я знаю, какой свирепый вид принимал ваш старый папаша, когда мы говорили с ним об этом. Как вы думаете, зачем я здесь?

— Зачем, Ричард?

— Для театра Порт-Сен-Мартеиа написана большая драма в восьми актах и тридцати двух картинах, она называется «Рауль-Отравитель», и я приехал сюда рисовать декорации, переводить эту драму и приискивать к ней музыку. Довольно разнообразные занятия, я полагаю, за тридцать пять шиллингов в неделю.

— Вы всегда были так талантливы, Ричард.

— Это уж у нас в семье.

— А синьора здорова, я надеюсь?

— Здорова, уроки идут порядочно. Но куда вы идете, мисс Вэн, я провожу вас. Если мы будем стоять долго перед этой лавкой, хозяин подумает, что мы хотим купить что-нибудь и обманутое ожидание может сильно подействовать на его нервы. Куда мне вас проводить, мисс Вэн?

— На Архиепископскую улицу. Вы ее знаете?

— Лучше, чем себя самого, мисс Вэн. Синьора жила в той стороне, когда я был мальчиком. Но как это случилось, что вы одна на улице в такое позднее время?

— Папа должен был отправиться в двумя джентльменами и…

— И отпустил вас домой одну. Стало быть, он еще…

— Еще что, Ричард?

Молодой человек остановился с нерешимостью и украдкой взглянул на Элинор.

— Он иногда долго не возвращается домой: привычка дурная, мисс Вэн. Я надеялся, что он уже отстал от этой привычки, особенно гак как теперь нет уже разбойничьих вертепов в Палэ-Ройяле.

— Разбойничьих вертепов в Палэ-Ройяле! — вскричала Элинор. — Что это значит?

— Ничего, милая мисс Нелли, кроме того, что Париж был очень сумасбродным и дурным городом.

— Но теперь нет?

— О, нет! Париж настоящий эдем невинных удовольствий, его обитатели наслаждаются добродетельными радостями. Вы меня не понимаете — ну, это все равно, вы все то же прелестное дитя, каким вы были в Челси, только вы выросли и еще похорошели — вот и все.

Мисс Вэн взяла под руку своего спутника с такою же доверчивостью, как брала руку своего отца.

Я не думаю, чтобы это доверие было дано неуместно. Этот молодой человек, с громким голосом и с несколько шумным обращением, был помощником театрального декоратора и второю скрипкою в одном из второстепенных театров. Он не был в родстве с прелестной девушкой, опиравшейся на его руку. Его знакомство с Вэном и его дочерью было случайным, как это бывает с бедными людьми.

Молодой человек жил со своей теткой около шести лет в том самом доме, где скрывался старый мот со своей дочерью-сироткой, и Элинор с раннего детства помнила синьору Пичирилло и ее племянника Ричарда Торнтона. Они брала первые уроки на фортепьяно от доброй синьоры, муж которой неаполитанец, умер уже давно, оставив ей только одно неаполитанское имя, имевшее весьма величественный вид на объявлениях, которые учительница музыки раздавала своим ученицам.