Золотые рельсы - Эрин Боумен
Я хорошо стреляю — Босс позаботился и научил, — но здесь нет дичи. Если бы и была, у меня нет при себе другого оружия, кроме ножа. Я возвращаюсь к дилижансу и обыскиваю его — вдруг они положили какие-нибудь съестные припасы на дорогу. Ничего интересного я не нашел — на крыше пусто, сзади в багажнике только один сундук с одеялом, картами и запасной упряжью на случай, если уздечка или поводья лопнут по дороге. Если и было что-то еще, оно теперь валяется на дороге в Викенберге. Дилижанс вылетел оттуда пулей, и я слышал, как сзади что-то с грохотом упало на мостовую. Глупо надеяться, что я смогу так легко отделаться от банды, да еще и найти еду, которая ждет меня на серебряном блюдечке.
Я достаю из кармана платок Босса. На нем моя кровь, оставшаяся с прошлой ночи, он все еще пахнет его курткой, от этого у меня по спине пробегает холодок. Сняв шляпу, провожу по волосам руками и вытираю платком пот со лба. Убираю платок и берусь за ручку дверцы. Глупо думать, что в дилижансе, в котором должны были везти нас, арестованных «Всадников розы», меня ожидает сундук с едой, но я должен проверить все. Рывком открываю дверь и чертыхаюсь от неожиданности. Дилижанс вовсе не пуст. Между скамьями на узкой полосе пола лежит тело.
Это та девушка с поезда — Шарлотта, как называл ее помощник шерифа.
Сначала я подумал, что она мертва. В ее спутанных волосах и на виске запеклась кровь. Тело лежит в странной позе, голова у двери рядом со мной, рука неловко вывернута, одна нога все еще на сиденье. Но вдруг я замечаю, что она дышит.
Она без сознания, эта проклятая кукла, которая чуть не убила меня.
У ее лица валяется знатный кольт, я хватаю его и приставляю ствол к виску девушки. Мой палец лежит на курке, но я не нажимаю на него. Я много раз видел, как женщины погибали от рук «Всадников», но, будучи далеко не добродетельным человеком, никогда их сам не убивал. И Босс меня не заставлял. Не знаю почему, но ему было достаточно, что я находился поблизости и приберегал пули для мужчин.
Я смотрю на девушку, затем на пистолет в моей руке, и снова на нее.
Выругавшись, затыкаю кольт за пояс. Не могу сделать этого, особенно теперь, когда освободился и волен выбирать свой путь.
Скорее всего, она, заслышав шум, побежала и спряталась в дилижансе. Она одета, но без обуви, и я вспоминаю пустую комнату в пансионе и то, как хлопнули ставни, когда мы ворвались внутрь. Может, она остановилась в гостинице в той самой комнате и, услышав выстрел Босса в холле, выскочила в окно? Грохот, который я слышал, когда удирал на дилижансе, был не от посыпавшегося на дорогу багажа — это она упала и ударилась головой. Плохо, что она так долго без сознания, может, уже умирает? Я смотрю на Хассаямпу и думаю, не вытащить ли незваную попутчицу из дилижанса и не оставить ли ее у реки. Но у нее даже нет обуви. Оставить девушку умирать от голода едва ли лучше, чем выстрелить ей в голову. Может, даже хуже — от голода быстро не умирают.
— Проклятье! — говорю я, грохнув кулаком по скамье. Девушка даже не шелохнулась. — Проклятье! — повторяю я, смотрю на нее с минуту, потом достаю нож. Это длинный охотничий нож, почти такой же, как у Босса, с гладкой деревянной ручкой и в простых ножнах. Роуз подарил мне его, когда я провел с бандой чуть больше года, в день, когда мне исполнилось шестнадцать. Босс обругал бы меня за то, что не могу перерезать девчонке горло, но теперь я сам себе хозяин.
Я вонзаю лезвие ножа в кожаную занавеску дилижанса и отрезаю от нее полосы. Нарезав с дюжину, обыскиваю Шарлотту и внутренность дилижанса, но не нахожу никакого оружия. Единственный улов — наполовину исписанный дневник на скамье. Я связываю девушке запястья и лодыжки и использую свой голубой платок как кляп.
Ума не приложу, что, черт возьми, мне с ней делать. Может, она так и не придет в себя до Прескотта. Наверное, лучше всего оставить ее где-нибудь на попечение врача — тогда дальнейшее будет не на моей совести. Совесть, ха! Удивительно, что она у меня еще есть.
Связав девушку, я спрыгиваю с подножки дилижанса и, убедившись, что дверь тоже надежно закреплена с помощью ремешков, пропущенных через окна, иду к Хассаямпе.
Я брожу вдоль берега, пока не натыкаюсь на массивный кактус-опунцию. Плодов на нем давно нет, но, замотав руки остатками кожаной занавески, я отрезаю несколько плоских дисков и чищу их от кожуры и острых шипов. Месяц назад они были куда пригодней в пишу, а сейчас это не самая вкусная и питательная еда, но желудок ненадолго успокаивается. Низко наклонившись над берегом, я очищаю еще несколько кусков кактуса, заворачиваю их в обрезки кожи и беру с собой. Когда я возвращаюсь, Шарлотта по-прежнему без сознания.
«Прикончи ее, сынок, — шепчет Босс в моей голове, — пока тебя не поймали и не повесили по ее милости, и пока я не узнал, где тебя носит, и не пришел за тобой».
Я забираюсь на место кучера, трогаю с места и направляю дилижанс на север. Интересно, долго ли мне придется скитаться, прежде чем я выкину из головы этот голос.
В ответ я слышу другой шепот, на этот раз свой собственный: «Тебе не освободиться от него, Риз. Он уже часть тебя. Ты стал слишком похож на него, чтобы перевернуть эту страницу своей жизни».
Глава одиннадцатая
Шарлотта
Меня укачивает, словно младенца в колыбели, в голове туман, мысли текут медленно. Я заставляю себя открыть глаза — надо мной покатая крыша дилижанса — и вспоминаю все…
Я была в гостинице и одевалась, чтобы ехать в Прескотт, когда на улице закричали: «Пожар!» Этим дьяволам удалось освободиться и сбежать. Как я и подозревала, план помощника шерифа полетел к чертям. Я потянулась за чулками, в это время в холле раздались выстрел и крик Джейка.
Я схватила с тумбочки папин пистолет и дневник, забыв про обувь и чулки, и вылезла в окно.
