Золотые рельсы - Эрин Боумен
— Один побежал в ту сторону! — кричит кто-то. — К станции.
Я вскакиваю и бегу. Передо мной и впрямь стоянка дилижансов, один из них стоит там, запряженный четверкой лошадей. Бессмыслица какая-то. Кто же оставляет лошадей в упряжи на ночь?
Но тут на небе появляются первые проблески света. Сейчас не середина ночи, как я думал, а гораздо ближе к рассвету. Это, должно быть, тот самый дилижанс, в котором помощник шерифа собирался отправить нас в Прескотт. Похоже, он решил выехать пораньше.
За моей спиной раздаются выстрелы. Вряд ли я доживу до восхода солнца — да и относительно ближайших минут у меня большие сомнения, — если буду дожидаться своих. А если попытаюсь пробраться обратно, меня либо пристрелят, либо опять арестуют и отправят на виселицу.
Но дилижанс… Я смотрю на него и не верю своему счастью. Занавески плотно задернуты. На месте кучера никого. Поводья свисают, словно ждут, когда их подхватят. Я забираюсь на сиденье. Лошади оживляются, когда я берусь за поводья, дилижанс трогается с места. Я натягиваю поводья, понукая лошадей, оставляя позади крики, стрельбу и суматоху, которая, кажется, несется за мной по пятам. Раздается пара выстрелов в мою сторону. Я имел дело с упряжкой лошадей, только когда пахал землю у Ллойдов, но это помогает мне справиться с громоздким дилижансом. Я чудом доезжаю до перекрестка, не получив пулю в спину, и, изо всех сил дергая поводья, сворачиваю на север. За моей спиной что-то падает с глухим стуком, наверно, чемоданы и баулы с багажника. Впереди тускло видна пустая улица, мимо меня проносятся смутные силуэты последних домов Викенберга, и вот, наконец, экипаж трясется и подпрыгивает на кочках прерии.
Если «Всадники розы» смогут выбраться из города, они, едва не загоняя лошадей, отъедут на несколько миль и остановятся отдыхать.
Но я не с ними и не имею понятия, где они. Внезапно, словно выстрел, меня осеняет: я не хочу их искать, мне это не нужно.
Я свободен. Свободен!
Это слово — словно удар молота или гулкий взрыв. Я прикидываю: дилижанс может делать добрых пять миль в час, в хорошую погоду даже больше, примерно столько же, сколько мы проезжаем верхом. Если я не буду жалеть лошадей, то увижу Прескотт уже днем. Вот куда Босс точно не поедет! Он не сунется туда, где его ожидает суд. Пока они считают потери и составляют план, я ускользну. Брошу дилижанс в нескольких милях от столицы. Войду туда не как Риз Мерфи, Малыш Роуза, презренный убийца, а под любым другим именем, которое выберу.
Я могу начать сначала.
Господи Иисусе, я свободен!
Сначала меня арестовали… потом чуть не вздернули… Да, но это лучшее, что когда-либо приключалось в моей жизни!
Я дергаю поводья, направляя экипаж на север вдоль Хассаямпы. Через несколько часов я сброшу скорость, возможно, даже сделаю передышку около полудня. Но сейчас я стараюсь побыстрее увеличить расстояние между мной и Викенбергом. Я все еще единственная живая душа, что может узнать ковбоя, которого ищет Босс, и не настолько проворен, чтобы он меня не догнал, если хотя бы заприметит на горизонте. Я почему-то уверен, что он выберется из Викенберга живым — этот дьявол способен выкарабкаться с самого дна преисподней.
Вокруг простирается пересохшая земля прерии. Я не свожу глаз с дороги, изрытой колеями, которые оставили проехавшие до меня экипажи, и молюсь, чтобы не слетело колесо.
Глава десятая
Риз
Спустя несколько часов солнце стоит почти в зените, но едва ли потеплело — большую часть дня дилижанс ехал в гору. Я, обливаясь потом от напряжения, сижу на козлах, уставшие лошади замедлили шаг и дышат с трудом.
Я подумываю распрячь их и скакать в Прескотт верхом, но плохо езжу без седла, особенно на большие расстояния, к тому же к северу высятся горы. Я пересекал их неоднократно, когда Босс для разнообразия решал переключиться на грабежи Атлантической и Тихоокеанской железной дороги. Это был долгий и нелегкий путь, даже в седле. Так что пока я не брошу дилижанс.
Впереди зеленеют чуть присыпанные снегом сосны. От ярких цветов слепит глаза после того, как последние полгода я только и ездил между Юмой и Таксоном вдоль Южно-Тихоокеанской и все вокруг было окрашено разными оттенками грязи.
Я оглядываюсь назад на дорогу и холодею от ужаса. Вдали виднеется красная точка. Нет, невозможно — у Кроуфорда перебито колено. Я трясу головой, прижимаю ладонь к виску и снова всматриваюсь, но больше ничего не вижу, никакого красного пятна. Так и должно быть — если бы Кроуфорд меня выслеживал, он вывернул бы куртку красной подкладкой внутрь, чтобы сливаться с дорожной грязью и кустарником. Я оглядываюсь, пытаясь разглядеть облако пыли или хотя бы что-то похожее на движение, но ничего не вижу.
Обычно на меня так действует жара. Бывало, что я ехал верхом по раскаленной прерии и, взглянув через плечо, видел папашу, который ехал за мной и целился мне в спину из ружья. Однажды в середине июля, когда мы скакали в Бисби и выехали из высохшей лощины, я увидел на гребне холма семью Ллойдов, всех четверых, они висели на мескитовом дереве. Видение колыхалось в раскаленном воздухе, а когда я моргнул, все исчезло. Но сейчас декабрь и недостаточно жарко для таких трюков с разумом.
Вода и еда — вот что мне сейчас нужно. Я не ел со вчерашнего дня, с тех пор, как в обед нам к дереву в Викенберге принесли по куску черствого хлеба и дали по глотку воды.
Хассаямпа в этом месте полноводней, вероятно, из-за тающих снегов. Подходящее место для того, чтобы дать отдых лошадям.
Я натягиваю поводья и спрыгиваю с козел. Добравшись до берега, я падаю на колени и жадно глотаю воду из пригоршни. Прохладная
